– Это не шутка, папа, – очень серьезно ответила Инесса. – Я выхожу за него замуж, сдаю экзамены за четвертый курс и с сентября ухожу в академический отпуск.
– Куда‑куда ты уходишь? – переспросила я, не веря своим ушам.
– В декрет, мамочка, – спокойно пояснила она. – В сентябре будет как раз восемь месяцев.
Стоял апрель, изумительный, чистый, прозрачный, влажный и теплый. Апрель. До сентября оставалось всего четыре месяца.
У нас с Николаем Венедиктовичем не было выбора, и нам пришлось принять Этого в нашу семью. Разумеется, у него было имя, отчество и даже фамилия, которую он навязал нашей дочери, но для нас с супругом он навсегда остался Этим. Этот проходимец. Этот нувориш. Этот ее муж. Между собой мы всегда называли его только так.
Когда прошел первый шок, мы с супругом взяли себя в руки и пригласили Инессу для серьезного разговора. Вел его Николай Венедиктович, а я внимательно следила за реакцией дочери, готовая в любой момент броситься на подмогу мужу. Мы должны были выступить единым фронтом, дабы Инесса не подумала, что ее грядущее материнство сделает нас более податливыми.
– Ты нарушила священные полуторавековые традиции рода Данилевичей‑Лисовских, – строго произнес Николай Венедиктович, – ты собралась сочетаться браком с человеком, недостойным нашего рода ни по происхождению, ни по уровню образованности. Если бы мы с твоей матерью могли этого не допустить, мы бы, конечно, сделали это. Но теперь, увы, слишком поздно. В нашем роду никогда и ни у кого не было внебрачных детей, и мы не можем настаивать на том, чтобы ты в сложившейся ситуации не выходила замуж за… За твоего приятеля с рабфака. Более того, мы не можем допустить, чтобы ты жила в общежитии, где нет условий для занятий и полноценного отдыха. Мы готовы пойти на то, чтобы разрешить тебе привести его в нашу квартиру. Конечно, он этого не заслужил, в этом доме жили и умирали твои предки, но мы с твоей матерью готовы ради тебя и твоего будущего ребенка терпеть присутствие твоего… гм… мужа. Однако у нас есть условие. Обязательное условие, и наше совместное существование в этом доме может быть приемлемым только при его выполнении.
– Условие? – удивленно спросила Инесса, дерзко глядя в глаза отцу. – Какое же может быть условие? Вы сейчас будете требовать, чтобы я с ним развелась, когда родится ребенок?
– В роду Данилевичей‑Лисовских, – гордо ответствовал Николай Венедиктович, – равно, впрочем, как и в роду Эссенов, никогда не было не только внебрачных детей, но и одиноких, брошенных мужьями матерей. Даже если бы ты сама захотела развода, мы бы этого не допустили. Невозможно даже подумать о том, чтобы нарушить наши традиции дважды. Одного раза вполне достаточно. Наше условие в другом. Твой… гм… муж должен стать достойным нашей семьи. Он должен получить блестящее образование и сделать блестящую карьеру. Ну и, кроме того, он должен обрести приличные манеры, чтобы его не стыдно было выпускать к гостям, посещающим наш дом, и знакомить с людьми, которым известны наши традиции. Итак, можешь ли ты пообещать нам здесь и сейчас, что ты сделаешь все возможное для выполнения этого условия?
Инесса помолчала некоторое время, задумчиво разглядывая вазу, стоящую в центре стола, вокруг которого мы сидели, потом подняла глаза, внимательно посмотрела на отца, затем на меня.
– Это случится само собой, – ответила она негромко, – и моих усилий здесь не потребуется. Вы даже представить себе не можете, какой он талантливый, какой у него мощный интеллект. Он уже сейчас пишет такие работы по математике, что его собираются принять в университет без экзаменов и сразу на второй курс. Он станет великим ученым, в этом вы можете не сомневаться. Он будет достоин нашей семьи и наш род не посрамит. А что касается манер, то я искренне надеюсь на твою помощь, мама. Их действительно надо привить, с этим трудно спорить.
Мы даже удивились, как легко далась нам победа, ибо готовились к длительному и упорному сопротивлению. Все‑таки наша дочь оставалась нашей дочерью и достойным представителем своего рода, поэтому поняла и приняла наши требования как нечто само собой разумеющееся.
Итак, Этот вошел в наш дом. В первое время это было чудовищно. Он не умел правильно садиться и вставать, не знал, как пользоваться столовыми приборами и как вежливо разговаривать по телефону. Его нельзя было показывать гостям. Но нас с Николаем Венедиктовичем радовало, что Этот учился всему охотно и упорно. Он, казалось, хотел как можно быстрее порвать со своим рабоче‑крестьянским прошлым, вылупиться из той скорлупы и нарастить новое оперение. Он ничуть не обижался, когда мы не звали его к столу при посторонних, более того, сам старался быстренько поесть на кухне и скрывался в их с Инессой комнате. Он смотрел на нас с супругом с огромным почтением и постоянно спрашивал, как правильно говорить или делать то или иное. И, конечно, было бы несправедливо отказать ему в трудолюбии. Он был, безусловно, примерным студентом (кстати, его приняли действительно сразу на второй курс, дочь ничего не преувеличила), после занятий бежал в библиотеку, вечером приносил домой огромные связки книг и сидел над ними до рассвета. Не представляю, когда он спал. Кроме того, он был неплохим отцом. Инесса сидела дома с нашим внуком, я ей помогала по мере сил, наняла няню, но Этот все же успевал и поиграть с ребенком, и погулять с ним, и делал это не по необходимости, а с явным удовольствием.
Шли годы, и, к нашему удивлению, Этот пообтесался и стал вполне приличным. Более того, после окончания университета его оставили в аспирантуре, и кандидатскую диссертацию он написал всего за год. Вероятно, Инесса не преувеличивала, когда говорила о его способностях. С ее браком мы смирились, но родным Этот для нас так и не стал. И когда он после защиты диссертации был назначен на должность, успешно начал делать карьеру и вскоре получил от государства квартиру, мы с Николаем Венедиктовичем с облегчением вздохнули. Все‑таки Этот был и остался чужаком, и куда лучше, когда он не живет с тобой под одной крышей.
Одно мы можем поставить себе в заслугу: мы так упорно, не покладая рук, воспитывали Этого, что он впитал наши идеи и нашу приверженность семейным традициям. Он был благодарен нам за все, что мы с Николаем Венедиктовичем для него сделали, он изо всех сил старался стать достойным нашего рода и отчетливо понимал, каким должен вырастить своего сына. Нашего внука. Понимал правильно.
Именно поэтому, когда пробил страшный час (слава богу, Николай Венедиктович до него не дожил), Этот безропотно отдал мальчика мне, отдавая себе отчет в том, что сам не сможет воспитать его так, чтобы он стал достойным нашей семьи. А я смогу.
Комментариев нет