– А сегодня заканчивается очередное голосование. Сообщается, что один преподаватель, – Женя поставил в воздухе воображаемые кавычки, – нечист на руку. Якобы ему почти нереально сдать зачет или экзамен, если предварительно не позолотить ручку.
– Ох, похоже, я знаю, кто это, – сдавленно просипела Оля.
Да мы все знали.
С госпожой Маргаритой Васильевной Ливенской, преподавателем и молодой акулой экономики, весьма трудно, почти нереально, было найти общий язык. Стервелла, как ее прозвали студенты, носила двенадцатисантиметровые каблуки и неизменную хищную ухмылочку. Даже у нашей Марины не получалось с первого раза сдать ей зачет, и никто не знал, почему она ее заваливала, ведь ответы всегда были верными.
А ларчик открывался просто: чтобы своевременно и успешно сдавать зачеты и экзамены Стервелле, нужно быть покладистым и очень услужливым. Кто‑то возил ее на работу, другие целый месяц занимались отделочными работами на ее даче, третьим она открыто назначала цену за отметку в зачетке, но, как говорили, делала это настолько искусно, что никто и никогда не посмел бы обвинить ее в вымогательстве.
Госпожа Ливенская обожала свою работу и свой статус. Хитрая и изворотливая, если было нужно, она умело напускала на себя ангельский вид. Денег в руки сама не брала. И вряд ли бы кто‑то посмел открыто обвинить ее, попытавшись уличить в извлечении выгоды из служебного положения. Не зря именно Стервелла преподавала экономику предприятия – знала, как наладить успешный бизнес даже там, где его отродясь не водилось.
– На сайте есть намек, что и автомобиль нечестный препод купил, внеся первый взнос теми деньгами, которые получил со студентов за весеннюю сессию.
– Вообще‑то, с такими вещами нужно обращаться в правоохранительные органы, – прокомментировала Марина. – Пометить купюры и взять с поличным. А еще лучше – знать материал назубок, тогда уж точно никакой учитель тебя ни на одном предмете не завалит.
Мы все уставились на нее. Не ее ли завалили на ровном месте в прошлую сессию и отправили на пересдачу?
– Все правильно, Марин, – Антон поспешил убрать телефон в карман. – Только, видимо, никто до сих пор на это не решился.
– Гораздо легче вершить самосуд, – дернула плечами подруга.
– Простите, – мне пришлось извиниться, потому что в сумке зазвонил телефон.
Достала его. На дисплее высветился номер врача. В груди тревожно кольнуло.
– Да? – ответила, быстро направляясь к выходу из столовой.
– Настя? – Голос заведующего отделением был серьезен.
– Да.
Я вышла за дверь и отошла к окну.
– Ты придешь сегодня вечером?
– Конечно! Обязательно, Владимир Всеволодович! Приду.
Слышно было, как он прокашлялся.
– Это хорошо, потому что у меня для тебя есть новости.
– Какие? – Я сглотнула, стараясь не обращать внимания на бьющую нервную дрожь. – Что‑то с мамой?
– Нет. – Короткая фраза позволила вздохнуть облегченно. – Просто Елена Викторовна передала мне твою просьбу.
– И? – Нетерпеливо.
– В общем, я согласен. Приходи, обсудим график.
7
– О, Настя первый раз за день улыбается. – Лицо Женьки просияло. – Наконец‑то.
– Какие‑то новости? – заинтересовалась Оля.
Ребята уставились на меня.
– Да. Меня берут санитаркой в больницу.
– Ого… – Кажется, Антон не знал, как реагировать.
– Поздравляю, – неуверенно улыбнулась Марина.
– А разве для этого не нужно медицинское образование? – Исаев снял очки, протер и водрузил обратно на нос.
Я взяла со стола тарелку и чашку.
– Нет. Вообще, если честно, это довольно непривлекательная работа…
– Чего уж там, так и говори – грязная. – Встав, Оля принялась помогать мне, складывая посуду на пустой поднос.
– Мытье полов, санобработка и прочее. – Я пожала плечами. – Не на полный график. Просто я подумала, что и так постоянно бываю у мамы, ухаживаю. Если бы они взяли меня в штат, появилась бы возможность больше разговаривать с ней, следить за ее состоянием. Никто ведь не знает… – в горле встал горький ком, – сколько ей осталось…
– Брось, – вскочила Марина, – неужели ты думаешь, что у нее нет шанса очнуться? Мы ведь уже обсуждали это. Отставить мысли о плохом! Состояние комы недостаточно хорошо изучено наукой, и было большое количество случаев, когда пациенты приходили в себя даже после нескольких…
– Марин. – Я внимательно посмотрела на подругу. – Прошло уже пять месяцев. Пять.
– Не уже, а всего пять месяцев, – не сдавалась она.
Мне с трудом удавалось удерживаться на ногах.
– Скажи это врачам… – проговорила тихо.
– Эй, Насть, ты чего, – подскочила Оля, – не раскисай. Вот увидишь, все будет хорошо!
– А сколько платят? – вклинился Антон, как раз когда подружки, обступив меня с двух сторон, крепко обняли.
– Майкин! – возмутилась Марина, обернувшись и испепелив его взглядом из‑под толстых линз очков. – Не важно сколько. Лично я рада, что Насте не придется больше бегать, расклеивать листовки вечерами, по утрам выгуливать чужих собак, строчить кому‑то курсовые, репетиторствовать.
– Как не придется? – Отстранилась я, едва удержав в руках посуду. – Я планирую все‑все успевать.
Ребята переглянулись.
– Ты когда высыпалась в последний раз, Ежова? – Оля забрала из моих рук тарелку с чашкой и положила на поднос. – Глаза краснющие, вид усталый, прям вылитая белка в колесе! Только без хвоста.
– Нет, Настя, тебе бы правда отдохнуть, – с серьезным видом сказала Марина. – Хоть немного сбавить темп.
– А хочешь, мы все будем тебе помогать, а, Насть? – улыбнулся Женька.
– Да! – поддержал его Антон. – Мы можем взять на себя твои подработки. Я могу клеить листовки, Женька будет раздавать флайеры у аптеки, Маринка возьмет этого спиногрыза, с которым ты занимаешься математикой. Как зовут твоего подопечного?
– Артемка, – едва слышно отозвалась я, вспоминая смешного рыжего мальчишку, к которому приходила дважды в неделю.
– Вот. – Антон щелкнул пальцами. – Савина сменит тебя на этом посту.
– Ненавижу детей… – поморщилась Маринка. – Они… капризные. Глупые. И вообще…
– Ладно, ладно! – отмахнулся Майкин. – Тогда будешь собак выгуливать.
– Лучше дети! – громко воскликнула Савина.
– Прекрасно. Значит, ты берешь на себя Артемку, Олька собак, мы с Жекой промоутерство. И, знаешь… – На его широких щеках опять проступили милые ямочки. – Мы даже можем по очереди помогать тебе в больнице, Настя. Чего там сложного? Шваброй‑то махать.
– Вообще‑то, больница – закрытое учреждение. Вряд ли туда пустят кого‑то с улицы, – не могла не сумничать Марина.
– Скажем, что это шефская помощь от универа, какие проблемы? – усмехнулся Антон.
Мне пришлось до боли закусить губы, чтобы не расплакаться.
– Ребята, – я глубоко вдохнула, медленно выдохнула и оглядела их по очереди: ни у одного из них во взгляде не было и тени сомнения, – вы прямо как тимуровцы какие‑то, – я шмыгнула носом, – но я не могу принять эту помощь.
– Почему? – хором воскликнули они.
– Да брось, – нахмурился Женя. – Можешь!
У меня по спине пробежали мурашки.
Эти парни и девчонки даже не знали, на что подписывались. Я со дня аварии жила только надеждой, что маме станет лучше и она все же поправится. И эта надежда давала мне силы вынести все тяготы жизни после похорон отца. И только вера в то, что она однажды обязательно вернется к нормальной жизни, не давала мне опустить руки.
Комментариев нет