С минуту мы молча смотрим. Половина здания тонет во мраке; с верхнего этажа на лужайку льется теплый свет, окрашивая траву серебром.
– Размером он почти с твой дом, Эл, – замечает Линдси.
Лучше бы она промолчала. Ее слова разрушили чары.
– Почти, – соглашается Элли.
Она достает из сумки водку, делает большой глоток, кашляет, рыгает и вытирает рот.
– Дай глотнуть, – просит Элоди и тянется к бутылке.
Каким‑то образом бутылка переходит ко мне, и я отпиваю. Водка обжигает горло; противный напиток, все равно что краска или бензин, зато мне сразу становится хорошо. Мы вылезаем из машины; свет из окон растекается, подмигивая мне.
На вечеринках у меня всегда ноет низ живота. Но это приятное ощущение: как будто может случиться все, что угодно. Хотя обычно ничего не происходит. Вечера перетекают друг в друга, недели в недели, месяцы в месяцы, и рано или поздно мы все умрем.
Однако в начале вечера возможно все. Парадная дверь заперта, и нам приходится обойти кругом, где за задней дверью начинается очень узкий коридор, обшитый деревянными панелями, и крошечная крутая деревянная лестница. Пахнет чем‑то из детства, но я не могу разобрать чем. Раздается звон разбитого стекла и чей‑то вопль: «Ложись!» Из колонок ревут «Дуджиас»: «Все чтецы собрались в этом клубе; если рифмовать умеешь круто, держи микрофон». Лестница такая узкая, что нам приходится выстроиться друг за другом, потому что народ с пустыми пивными кружками течет вниз. Большинству приходится поворачиваться и прижиматься спиной к стене. Мы здороваемся с парой человек и игнорируем остальных. Как обычно, я чувствую, что все смотрят на нас. Вот еще один плюс популярности: не нужно обращать внимание на то, что на тебя обращают внимание.
Наверху полутемный коридор украшен разноцветными рождественскими гирляндами. Здесь множество комнат, одна за другой, каждая набита задрапированными тканями, большими подушками и диванами с людьми. Все мягкое и приглушенное – цвета, поверхности, лица, – все, кроме музыки, которая пульсирует сквозь стены и заставляет вибрировать пол. В доме курят, и в воздухе висит плотная сизая завеса. Я курила травку всего один раз, но, наверное, именно так чувствуешь себя под кайфом.
Линдси наклоняется назад и что‑то говорит, однако из‑за гула голосов ничего не разобрать. Затем она удаляется, пробираясь сквозь толпу. Я оборачиваюсь, но Элоди и Элли тоже исчезли; внезапно мое сердце начинает колотиться, а ладони зудеть.
Недавно мне приснился кошмар: я стою посреди огромной толпы, и меня толкают то влево, то вправо. Лица кажутся знакомыми, но странно перекошены: мимо проходит девушка, похожая на Линдси; ее рот стекает вниз, словно тает. Никто не узнает меня.
Конечно, находиться в доме Кента не то же самое, ведь я знаю почти всех, кроме нескольких одиннадцатиклассниц и пары девчонок, которые, возможно, учатся в десятом классе. Но все же этого хватает, чтобы я немного встревожилась.
И даже почти отчаялась. Может, подойти к Эмме Хаузер, как ни противно общаться с подобным убожеством? Внезапно я ощущаю крепкое объятие и запах мелиссы. Роб!
Он слюнявит мне ухо.
– Красотка Сэмми! Где ты была всю мою жизнь?
Я оглядываюсь. Его лицо ярко‑красное.
– Ты напился, – укоряю я его, хотя и не собиралась.
Он безуспешно пытается поднять одну бровь.
– Совсем чуть‑чуть. А ты опоздала. – Он лениво усмехается уголком рта. – Мы тут пили вверх ногами.
– Мы не опоздали, – возражаю я. – Еще только десять часов. И вообще, я звонила тебе.
Роб хлопает себя по куртке и карманам.
– Наверное, куда‑то задевал телефон.
Я закатываю глаза.
– Негодник.
– Мне нравится, когда ты старомодно выражаешься.
Второй уголок его рта медленно ползет вверх, и мне ясно, что он собирается меня поцеловать. Я отворачиваюсь и ищу глазами подруг, но их и след простыл.
В углу я замечаю Кента в галстуке и рубашке на три размера больше, заправленной в поношенные брюки‑хаки. Хорошо хоть котелок не напялил. Кент болтает с Фиби Райфер, они над чем‑то смеются. Мне неприятно, что он до сих пор меня не увидел. Отчасти я надеюсь, что он поднимет глаза и бросится ко мне, как обычно, но он только склоняется к Фиби, наверное, чтобы лучше ее слышать.
– Побудем еще часок, ладно? – Роб притягивает меня к себе. – И уедем.
Когда он целует меня, его дыхание пахнет пивом и немного сигаретами. Я закрываю глаза и вспоминаю, как в шестом классе застукала его целующимся с Габби Хэйнес и так возревновала, что два дня не могла есть. Интересно, со стороны кажется, что мне нравится с ним целоваться? По Габби казалось.
Размышления о том, как забавна жизнь, успокаивают меня.
Я даже не успела снять куртку. Роб расстегивает молнию, обнимает меня за талию и лезет под топик. Его ладони большие и потные.
Отстранившись, я успеваю сказать:
– Не здесь же, перед всеми.
– Никто не смотрит, – говорит он, снова притягивая меня к себе.
Это неправда. Ему известно, что все смотрят на нас. Он видит это. Он даже глаза не закрыл.
Его ладони гладят мой живот, пальцы теребят косточки лифчика. Он не особо ловко управляется с лифчиками. Да и с грудями тоже, если на то пошло. В смысле, я, конечно, не в курсе, чего ожидать, но он просто мнет сиськи по кругу. Мой гинеколог делает то же самое на осмотре, так что один из них явно не прав. И вряд ли гинеколог.
Хотите, открою свой самый большой секрет? Я знаю, что положено дожидаться секса с тем, кого любишь и все такое, и я люблю Роба – в смысле, я всегда была в него влюблена, так что как же иначе? Но я не потому решила заняться с ним сексом.
Я решила заняться сексом, чтобы поскорее с этим покончить и потому, что секс всегда пугал меня и мне надоело бояться.
– Скорей бы проснуться рядом с тобой, – шепчет Роб мне на ухо.
Очень мило, но я не могу сосредоточиться, когда его руки шарят по моему телу. До меня внезапно доходит, что я никогда не думала про утро. Понятия не имею, как надо вести себя на следующий день после секса. Я воображаю, как мы лежим на рассвете бок о бок, не касаясь друг друга, и молчим. В комнате Роба нет занавесок – он сорвал их как‑то по пьяни. Днем кажется, что на его кровать направлен прожектор. Прожектор или любопытный глаз.
– Найдите себе комнату!
К нам подходит Элли и морщится. Я отстраняюсь от Роба.
– Извращенцы, – возмущается она.
– А это что, не комната?
Роб поднимает руки и указывает по сторонам. Он выплескивает немного пива на мой топик, и я недовольно фыркаю. Он пожимает плечами. В его стакане осталось всего полдюйма пива, и он хмурится, глядя на донышко.
Комментариев нет