Предсказание

Принцу был сообщен пароль, так что он мог войти без затруднений. Потом он попросил вернуть ему записку.

Тут адмирал вынужден был признаться, что, поскольку ни он сам, ни его брат не сумели узнать почерк, они распорядились передать ее госпоже адмиральше, чтобы не тревожить ее в час молитвы.

Дандело взял на себя спросить у невестки в этот же вечер, не узнает ли она почерк кого-либо из окружения королевы Екатерины, а адмирал пообещал напомнить жене, чтобы она взяла с собой в Лувр записку.

Как только все эти вопросы были согласованы, Дандело и принц распрощались с адмиралом: Дандело, чтобы вернуться на свое место службы, а принц, чтобы отправиться домой.

Остаток дня тянулся для принца столь же медленно и беспорядочно, как и день предыдущий.

Наконец подошло время: настала половина двенадцатого.

То, что стало известно Роберту Стюарту еще за три часа до прихода принца во дворец, занимало этим вечером всех.

В Лувре говорили только о предстоящей казни советника Дюбура, назначенной королем на послезавтра.

Принц нашел Дандело глубоко опечаленным, однако, поскольку эта казнь окончательно и неоспоримо подтверждала доверие, которым г-н де Гиз, неутомимо преследовавший советника Дюбура, пользовался у короля, Дандело испытывал отчаянное желание найти разрешение загадки, тем более что раскрытие этой тайны било по г-ну де Жуэнвилю и, по меньшей мере, сделало бы его предметом издевательских насмешек в обстановке кровавого триумфа его врагов-кальвинистов.

Как и накануне, коридор был погружен во мрак, а зал Метаморфоз был освещен одной лишь серебряной лампой; как и накануне, туалетный столик был подготовлен; как и накануне, подсвечники застыли в ожидании, чтобы вновь осветить очаровательные прелести.

Только на этот раз балюстр алькова был отворен.

Это было лишним доказательством, что свидание отменено не будет.

И как только принцу показалось, что он слышит шаги в коридоре, он быстро скользнул под кровать, не раздумывая, однако, над теми проблемами, что смущали его накануне (это доказывает, что можно привыкнуть ко всему, даже к пребыванию под кроватью).

Принц не ошибся: в коридоре действительно раздавались шаги, направлявшиеся в зал Метаморфоз; шаги эти стихли у входа, а затем принц услышал легкий скрип двери, поворачивающейся на петлях.

«Великолепно! — подумал он. — Наши влюбленные сегодня торопятся больше, чем вчера, и понятно — ведь они не виделись двадцать четыре часа».

Шаги приближались — легкие шаги крадущегося человека.

Принц вытянул голову и увидел голые ноги лучника шотландской гвардии.

«О-о! — удивился принц. — Что бы это значило?»

Подавшись ближе, он помимо ног вошедшего сумел рассмотреть и его туловище.

Он убедился, что не ошибся: в зал вошел лучник шотландской гвардии. Правда, этот лучник чувствовал себя здесь столь же неуверенно, как и принц накануне: приоткрывал шторы, приподнимал занавеси и скатерти, но, по-видимому, так и не нашел для себя укромного места; и вот, оказавшись у постели, он рассудил — точно так же как и принц — что укрыться здесь вполне возможно, и проскользнул под кровать со стороны, противоположной той, откуда только что залез г-н де Конде.

Однако прежде чем шотландец успел удобно расположиться под кроватью, он почувствовал, что к груди ему приставлен кончик кинжала, а прямо в ухо кто-то произнес:

— Я не знаю, кто вы и каковы намерения, что привели вас сюда, но одно слово, одно движение — и вы мертвы.

— Я не знаю, кто вы и каковы намерения, что привели вас сюда, — теми же словами ответил новоприбывший, — но условия мне не смеет ставить никто, так что вонзайте в мою грудь свой кинжал, если это вам угодно, — он направлен точно, а смерти я не боюсь.

— О! — проговорил принц, — вы, похоже, человек храбрый, а храбрых я всегда приветствую. Я, сударь, принц де Конде, и я вкладываю кинжал в ножны. Надеюсь, что и вы доверитесь мне и представитесь.

— Я, монсеньер, шотландец и зовут меня Роберт Стюарт.

— Это имя мне неизвестно, сударь. Шотландец промолчал.

— Не угодно ли будет вам, сударь, — продолжал принц, — сказать мне, с какими намерениями вы пришли в этот зал и что собираетесь делать, спрятавшись под кроватью?

— Вы подали мне пример откровенности, монсеньер, и было бы вполне достойно вас, если бы вы продолжили и рассказали о том, с какими намерениями сюда прибыли.

— Ей-Богу, сударь, нет ничего проще, — сказал принц, устроившись поудобнее, — я влюблен в мадемуазель де Сент-Андре.

— В дочь маршала? — уточнил шотландец.

— Вот именно, сударь, в нее. Получив из третьих рук уведомление о том, что она сегодня ночью встречается тут со своим любовником, я, каюсь, проявил любопытство и пожелал узнать имя счастливого смертного, который пользуется милостями благовоспитанной девушки, и потому устроился под этой кроватью, где, однако, мне не слишком удобно, смею вам признаться. А теперь ваша очередь, сударь.

— Монсеньер, пусть никто не скажет, что у человека неизвестного могут быть основания в меньшей степени доверять принцу, чем принц доверяет ему: это я позавчера и вчера писал королю.

— Ах, черт побери! Значит, это вы отправляли свои послания через окно маршала де Сент-Андре?

— Да, это я.

— Прошу прощения, — произнес принц, — однако…

— Что, монсеньер?

— Если мне не изменяет память, в этих письмах, по крайней мере, в первом, вы угрожали королю?

— Да, монсеньер, если он не освободит советника Анн Дюбура.

— И чтобы ваша угроза прозвучала более серьезно, вы написали, что убили президента Минара? — заметил принц, ошеломленный тем, что находится рядом с человеком, написавшим столь грозное послание.

— Да, поскольку именно я, монсеньер, и убил президента Минара, — ответил шотландец, ничуть не меняя тональности голоса.

— Возможно, вы даже осмелитесь произвести насильственные действия в отношении короля?

— Я здесь именно с таким намерением.

— С таким намерением? — воскликнул принц, забывая, что сам находится в опасности и что его могут услышать.

— Да, монсеньер; но позвольте предупредить ваше высочество, что вы говорите несколько громко, в то время как наше положение требует от нас, чтобы мы беседовали тихо.

— Вы правы, — согласился принц. — Да, черт побери, сударь, будем говорить тише, ведь мы говорим о таком, что звучит скверно в дворцах, подобных Лувру.

И он продолжал, понизив голос:

— Черт! Какое счастье для его величества, что тут нахожусь я, хотя и по иному поводу.

— Значит, вы надеетесь, что помешаете осуществлению моего плана?

— Я в этом уверен! Как вам только такое пришло в голову! Заняться королем, чтобы помешать сжечь советника!

— Этот советник, монсеньер, — самый честный человек на свете!

— Неважно.

— Этот советник, монсеньер, — мой отец!

— А! Тогда другое дело. Так вот, это большое счастье — не для короля, а для вас, — что я с вами встретился.