Предсказание



Три или четыре раза в год все судебные палаты парламента собирались на совместное заседание, образуя так называемую Большую палату, и эта ассамблея получила имя «меркуриальной», ибо преимущественно заседала в среду.

Король предстал перед парламентом именно в день меркуриальной ассамблеи и открыл заседание вопросом: как это вдруг стало позволительно отпускать протестантов на свободу и почему здесь не считаются с эдиктом, требующим их обязательного осуждения?

Охваченные единым порывом, поднялись пятеро советников, и Анн Дюбур от собственного имени и от имени своих собратьев твердым голосом заявил:

— Этот человек был невиновен, а осуждать невиновного, будь он даже гугенот, — значит идти против совести и человечности.

Эти пятеро советников были: Дюфор, Ла Фюме, де Пуа, де Ла Порт и Анн (или Антуан) Дюбур.

Именно Дюбур, как мы уже сказали, взял на себя смелость ответить королю. К тому же он добавил:

— Что касается самого эдикта, государь, то я бы не советовал королю настаивать на его применении; напротив, я просил бы отложить исполнение приговоров, вынесенных на его основании, до той поры, пока воззрения тех, кто столь легко был осужден на казнь, не были бы тщательно взвешены и подробно рассмотрены советом.

В обсуждение вмешался президент Минар, попросивший разрешения обратиться непосредственно к королю.

«Это был, — говорится в мемуарах Конде, — человек коварный, хитрый, сластолюбивый и невежественный, зато великий мастер по части происков и интриг. Желая сделать что-либо угодное королю и соответствующее принципам римской Церкви, боясь, как бы мнение Дюбура не возобладало и не взяло верх над его собственным, он дал понять королю, что его судейские советники почти все лютеране; что они хотят лишить его власти и короны; что они покровительствуют лютеранам; что можно прийти в ужас, услышав рассуждения кое-кого из них о святой мессе; что они ни в малейшей степени не принимают в расчет королевские законы и ордонансы; что они во всеуслышание хвастаются своим презрением к ним; что они одеваются по-мавритански; что большинство из них частенько бывают на светских сборищах, но никогда не ходят к мессе, — и если начиная с этой меркуриалъной ассамблеи не пресечь зло в корне, с Церковью навсегда будет покончено».

Короче говоря, при содействии кардинала Лотарингского он возбуждал, воспламенял, буквально околдовывал короля, и тот, будучи вне себя, призвал капитана шотландской гвардии сьёра де Лоржа, графа де Монтгомери и капитана своей ординарной гвардии г-на де Шавиньи, приказав им схватить пятерых советников и тотчас же препроводить их в Бастилию.

Как только были произведены эти аресты, всем стали ясны их последствия: Гизы постараются какой-нибудь особенно ужасной казнью запугать гугенотов, и если не всех пятерых советников, то, по крайней мере, самого значительного из них, то есть Анн Дюбура, уже можно было считать обреченным на гибель.

Появилось двустишие, составленное из имен пяти арестованных, где самим расположением этих имен давалось представление, какого рода судьба ожидает главу гугенотской оппозиции, и на следующее утро оно уже обошло весь Париж:

Смолистый из ворот, из печи,

Вижу, ползет из города дым. 1

Как бы то ни было, задержание пятерых, вдохновившее кого-то из остроумцев того времени на столь скверный по смыслу дистих, повергло в оцепенение весь Париж, а затем и все города Франции, в особенности северные провинции. Можно даже утверждать, что арест честнейшего человека по имени Анн Дюбур явился главной причиной Амбуазского заговора, а также породил все смуты и схватки, заливавшие кровью землю Франции на протяжении сорока лет.

Вот почему, за что приносим свои извинения, мы в этой главе останавливаемся на исторических фактах — фундаменте новой книги, которую мы смиренно предлагаем вниманию наших читателей, привычно полагаясь на их давнюю симпатию к нам.

Через две недели после этих арестов, в пятницу, 25 июня, на третий день турнира, устроенного королем во дворце Турнель, рядом с той самой Бастилией, где находящиеся под стражей советники могли слышать фанфары, трубы и гобои празднества, король призвал к себе капитана шотландской гвардии, уже упоминавшегося графа де Монтгомери, того самого, что вместе с г-ном де Шавиньи препроводил в тюрьму пятерых советников, и поручил ему незамедлительно выступить против лютеран в Коле-Турнуа.

В ходе выполнения этого поручения графу де Монтгомери было предписано предать мечу всех уличенных в склонности к ереси, а захваченных живьем подвергнуть допросу с пристрастием, отрезать им языки, а затем сжечь на медленном огне; тем же, кто окажется только под подозрением, выколоть глаза.

Но через пять дней после того как Генрих II наделил этим поручением своего капитана шотландской гвардии, Габриель де Лорж, граф де Монтгомери, ударом копья убил короля.

Воздействие этой смерти было столь велико, что она несомненно спасла четверых из пятерых арестованных советников и отложила казнь пятого. Один из пятерых был оправдан, трое приговорены к покаянию. Одному лишь Анн Дюбуру было суждено расплатиться за всех. Разве не он взял тогда в парламенте слово?

И если Гизы были убежденными вдохновителями уже упоминавшихся эдиктов, то одним из наиболее ревностных их проводников в жизнь был этот лицемер, президент Антуан Минар, — тот, кого мы оставили верхом на упрямом муле, когда он по Старой улице Тампль направлялся домой посреди выкриков, оскорблений и угроз негодующей толпы.

И если мы говорим, что, даже когда ему до дома оставалось не более ста шагов, у него совсем не было уверенности, доберется ли он туда, то вовсе не собираемся рисовать ситуацию хуже той, какой она была, учитывая, что накануне — это было в середине дня — выстрелом в упор был убит секретарь парламента Жюльен Френ, направлявшийся во Дворец правосудия и, как говорят, имевший при себе письмо герцога де Гиза (тот побуждал своего брата, кардинала Лотарингского, быстрее добиться осуждение Анн Дюбура).

Свершившееся накануне убийство, виновник которого так и не был найден, само собой разумеется, отложилось в памяти президента, так что призрак несчастного секретаря как бы следовал вместе со всадником.

Именно этот воображаемый спутник заставил президента побледнеть и судорожными ударами пяток подгонять упрямое животное, служившее ему средством передвижения и не желавшее сделать ни одного лишнего шага.

Но в конце концов он, живой и невредимый, очутился подле своего дома; клянусь вам (и, будь сейчас Минар жив, он тоже поклялся бы), что это произошло как нельзя более вовремя.

Дело в том, что толпа, раздраженная его молчанием (а оно было всего лишь проявлением переживаемого им страха), воспринимала это как лишнее доказательство зловредного поведения президента и мало-помалу приближалась к нему, явно угрожая расправой.

И все же, несмотря на грозный натиск бушующего моря ненависти, президент Минар, тем не менее, добрался до гавани, к величайшему удовлетворению семьи, поспешившей, после того как он вошел, закрыть ворота и запереть их на прочные засовы.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *