– Вече? – изумился Мерлин. – Его не созывали уже…
– Слишком долго! – гневно выкрикнул Эйерон. – Но на заре времен Железные Люди всегда прибегали к нему, останавливая свой выбор на самом достойном. Пора нам вернуться к старому закону – он, и только он, вернет нам былую славу. На вече в свое время избрали Урраса Железную Ногу и увенчали его короной из плавника. И Сайласа Плосконосого, и Харрага Седого, и Старого Кракена. Король, избранный на этот раз, завершит дело, начатое Бейлоном, и отвоюет нашу свободу. Повторяю вам: плывите не на Пайк и не на Харло, но на Старый Вик. Ступайте к Нагге, к чертогам Серого Короля. Там, в этом священном месте, когда луна утонет и вновь возродится из моря, изберем мы себе достойного, благочестивого короля. – Жрец снова воздел высоко свои костлявые руки. – Внемлите волнам! Внемлите голосу бога! Он говорит нам: «Да не будет у вас короля, кроме избранного!»
Утопленники взревели и застучали палицами.
– Вече! Вече! – кричали они. – Да не будет короля, кроме избранного! – Они подняли такой шум, что Вороний Глаз, не иначе, слышал его на Пайке, а злобный Штормовой Бог – в своих облачных чертогах. И Эйерон Мокроголовый знал, что поступил правильно.
Капитан гвардии
– Красные апельсины давно перезрели, – устало заметил принц, когда капитан вывез его на террасу, и больше не проронил ни слова.
Насчет апельсинов он верно сказал. Несколько штук упало и лопнуло на бледно‑розовом мраморе. Их острый сладкий запах наполнял ноздри Хотаха при каждом вдохе. Принц, без сомнения, тоже чувствует этот запах, сидя под деревьями в кресле, которое сделал для него мейстер Калеотт, – подушки на сиденье набиты гусиным пухом, колеса из черного дерева окованы железом.
Тишина – слышно только, как плещутся дети в прудах и фонтанах. Потом на террасу шлепнулся еще один плод, и капитан услышал издалека, как чьи‑то сапоги, ступая по мрамору, приближаются к ним. Обара – он узнал ее походку, ее широкие, торопливые, гневные шаги. Ее конь, должно быть, весь в мыле, и бока у него окровавлены от ее шпор. Она ездит только на жеребцах и будто бы хвасталась, что способна укротить любого коня в Дорне… как и любого мужчину. Капитан слышал также другие шаги, мягкие и шаркающие, – это мейстер Калеотт поспешал за Обарой.
Она всегда ходит чересчур быстро. «Гонится за тем, что ей никогда не поймать», – сказал как‑то принц своей дочери в присутствии капитана.
Когда она появилась под тройной аркой, Арео Хотах загородил ей дорогу своей секирой. Древко из горного ясеня насчитывало в длину шесть футов, и она не могла его обойти.
– Ни шагу дальше, миледи, – громыхнул он со своим норвосским акцентом. – Принц не желает, чтобы его беспокоили.
Ее лицо, и без того каменное, сделалось еще тверже.
– С дороги, Хотах. – Обара – старшая из песчаных змеек, ей уже под тридцать, кость у нее широкая, глаза близко посажены, а волосы бурые, как у той староместской шлюхи, что ее родила. Под желто‑золотистым плащом из песчаного шелка она вся одета в старую, мягкую, потертую кожу – больше ничего мягкого у нее не найти. На одном бедре свернутый в кольцо кнут, за спиной круглый стальной щит, отделанный медью. Копье она оставила снаружи – и на том спасибо. При всей ее силе и ловкости с Арео ей, конечно, не сладить, но она в отличие от него этого не понимает, а ему не хотелось бы увидеть ее кровь на бледно‑розовом мраморе.
Мейстер переступил с ноги на ногу.
– Я же говорил вам, леди Обара…
– Он знает, что мой отец мертв? – спросила Обара у капитана, обращая на мейстера не больше внимания, чем на муху – если бы нашлась муха, достаточно глупая, чтобы жужжать над ее головой.
– Знает, – сказал капитан. – К нему прилетала птица.
Смерть прилетела в Дорн на крыльях ворона, туго свернутая и запечатанная красным воском. Калеотт, видимо, чуял, о чем говорится в письме, потому что отдал его Хотаху для доставки. Принц поблагодарил его, но письма не открывал долго, очень долго. Весь день до самого вечера он сидел с пергаментом на коленях и смотрел, как играют дети. С наступлением вечерней прохлады, когда его обычно увозили с террасы в дом, он стал смотреть на отражение звезд в воде. Лишь после восхода луны он послал Арео за свечой, чтобы прочесть письмо там, в темноте, под апельсиновыми деревьями.
Обара опустила руку на кнут.
– Тысячи людей идут через пески к Костяному Пути, чтобы встретить Элларию, везущую домой тело моего отца. Септы переполнены, красные жрецы зажгли храмовые костры. Женщины в перинных домах обслуживают мужчин бесплатно. Повсюду, повсюду – в Солнечном Копье, на Перебитой Руке, на Зеленой Крови, в горах, в глубине пустыни – женщины рвут на себе волосы, а мужчины кричат от ярости. Один вопрос звучит на всех языках: как поступит Доран? Как намерен принц отомстить за своего убитого брата? А ты говоришь мне, что его нельзя беспокоить!
– Он не желает, чтобы его беспокоили, – повторил Арео Хотах.
Капитан был ровесником принца, которого охранял. Когда‑то он приехал сюда из Норвоса плечистым юнцом с копной темных волос. Теперь его волосы побелели, а тело отмечено шрамами после множества битв, но сила осталась при нем, и секиру он точит остро, как учили его бородатые жрецы. «Я не пущу ее», – сказал он себе, а вслух произнес:
– Принц смотрит, как играют дети, и в это время тревожить его не позволяется никому.
– Хотах, – сказала Обара Сэнд, – уйди с дороги, иначе я отберу у тебя секиру и…
– Пропусти ее, капитан. Я поговорю с ней, – хриплым голосом распорядился внезапно принц.
Арео убрал секиру и отступил. Обара, злобно поглядев на него напоследок, прошла мимо, мейстер заторопился за ней. Росточком Калеотт не выше пяти футов и лыс, как яйцо. Возраст по гладкому круглому лицу определить трудно, но он служил здесь еще до капитана, когда мать принца была жива. Несмотря на годы и толщину, он еще довольно прыток, и ума у него палата, вот только характер мягкий. С песчаной змеей такому не справиться.
Принц сидел на своем кресле в тени апельсиновых деревьев – больные ноги составлены ровно, под глазами набрякли мешки, – но трудно сказать, что послужило причиной его бессонницы: горе или подагра. Дети все так же плескались в воде. Младшим из них не больше пяти, старшим лет девять‑десять. Девочек и мальчиков поровну. Хотах слышал, как они брызгаются и кричат тонкими голосками.
– Давно ли и ты там играла, Обара, – сказал принц женщине, преклонившей колено перед его креслом.
Комментариев нет