Однако то были просто полеты, без сражений. При одновременной атаке двумя или тремя вражескими истребителями или одним, но с более опытным пилотом, ему повезет, если выберется живым. Это он отлично понимал.
И все же такая перспектива ничуть его не пугала. Как не пугали никакие другие сценарии гибели, кинолентами прокручивавшиеся у него в голове.
Почему?
Задумавшись об этом, он спросил себя: а испытал ли он хоть раз чувство страха? Припомнить не удавалось. Впервые в жизни до него вдруг дошло, что он всегда наблюдал за собой как бы на расстоянии, со стороны; никогда – изнутри.
Джеймс занервничал. Такое самоосмысление было для него внове, и он вдруг почувствовал, что понимание трудноуловимой истины о самом себе – какой бы она ни была – поможет ему стать еще сильнее.
Внезапно в памяти возник проведенный с Дианой вечер в Кембридже, безупречно разыгранный отъезд на следующее утро; расставание с Джейн в магазинчике в Апминстере. И последняя встреча с директором.
Как в душе он аплодировал себе после каждой сцены! Что они ему напоминают? Что‑то из прошлого. Черт, ответ так и вертится в голове. Что же?.. Что?.. И будто луч солнца нечаянно пробился сквозь тучу. Ну, конечно! Фильмы, на которые с самого раннего детства водила его мать. Фильмы, определившие его взгляд на мир. Маленький мальчик наблюдал за их героями с пристальным вниманием, недоступным смеющейся, уплетающей шоколад публике. Впрочем, образы на экране были не настоящими, об этом он прекрасно знал и даже в свои – сколько? – четыре года ничуть не сопереживал ни боли, ни радости, ни страху. Он смотрел на экран спокойно, но всегда с интересом.
Иногда он успевал посмотреть один и тот же фильм пять‑шесть раз за неделю. И тогда ощущал себя преследующей персонажей тенью, а поскольку знал в точности, что с ними произойдет, то словно руководил ими, вел через перипетии судеб. Герои они или злодеи – все равно; имело значение лишь то, как личные качества и поступки определяют судьбу. Обаятельные, жестокие, успешные… Джеймса никогда не заботили оценки. Пусть в финале их ждала смерть – значение имело лишь то, как разворачивается сюжет.
– Вот чем я сейчас занимаюсь, – прошептал он в пустоту барака. – Руковожу. Режиссер собственной жизни и всех, кто с ней связан. Разумеется, мне не страшно. С чего бы режиссеру бояться своих актеров? Я тоже актер. Актер в собственной жизни. И руководитель. Мне под силу все, чего ни пожелаю. Черт побери!»
Он прикурил следующую сигарету и, потрясенный, уставился в потолок. Джеймс Блэкуэлл, полным гордости и благоговения голосом произнес вслух всего одну фразу:
– Черт меня дери!
Глава 24
А затем в одночасье грянула война, лютая и беспощадная. Страна очнулась и с удивлением обнаружила: всем надоевшей неопределенности больше нет – в одну ночь она утонула в ярости жестоких, сокрушительных вражеских атак, и глупые надежды, что будущая катастрофа рассосется сама собой, растаяли как дым.
Кто‑то услышал новость по радио, стуча ложечкой по вареному яйцу или читая газету, вышедшую за несколько часов до катаклизма. Другим сообщили по телефону друзья или родственники. Третьих разбудили стуком в дверь соседи, и сами не успевшие как следует продрать глаза и переодеться после сна.
Оливер и Гвен пили в постели чай, приготовленный для них Люси, когда в передней раздался телефонный звонок. Они посмотрели друг на друга.
– Кому неймется в половине восьмого? – проворчал мистер Арнольд.
Гвен схватила его за руку.
– Только бы ничего не случилось с Джоном. Боже, только не это!
Муж погладил сжимавшую его руку.
– Мы разговаривали с ним вчера, я ведь тебе рассказывал. Их эскадрилья ждет приказа. У Джона все в порядке, дорогая.
Телефон умолк, снизу послышался приглушенный голос Люси, затем ее шаги по лестнице и стук в дверь.
– Простите, сэр, мадам, это мистер Джон. Он сожалеет, что разбудил вас, но война началась по‑настоящему.
Мистер Арнольд быстро поставил чашку и откинул одеяло.
– Иду!
Он слетел вниз по лестнице, обогнав горничную, и схватился за телефон на маленьком дубовом столике.
– Джон! Что случилось?
– Армагеддон, папа, четыре всадника Апокалипсиса уже здесь. Боги войны…
– Прекрати! Скажи, что происходит?
– Прости, папа. Происходит все, о чем ты говорил, и кое‑что еще. На рассвете Германия вторглась в Бельгию, Люксембург и Голландию. Французские позиции тоже разгромлены. Немцы беспрепятственно прут, как горячий нож по маслу.
– Как так? А что же линия Мажино? По словам французов, их граница неприступна!
– Конечно, неприступна, если ее не обогнуть. Что он и сделал – пошел в обход, и все. Как раз сейчас они занимают села прямо за линией Мажино. Нас застали врасплох, папа. Его самолеты бомбят и обстреливают любые машины на дорогах – будь то военные или гражданские. Если так пойдет, послезавтра он доберется до Ла‑Манша.
– Нет, не может быть.
– Кто его знает. Поверь, папа, все очень серьезно. К вечеру меня могут перебросить во Францию на передовую. В любом случае вряд ли мне удастся звонить в ближайшее время, поэтому я хотел сообщить вам с мамой новости и… в общем, попрощаться. Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо. И со всеми нами… Это так здорово, правда?
Мистер Арнольд на миг оторвался от трубки и внимательно на нее посмотрел, потом снова прижал к уху.
– Да… Наверное, Джон. Конечно. Ты выполняешь свой долг. Задай им жару, сынок! Покажем мерзавцам, что так больше продолжаться не будет. Давай, мы с тобой.
– Спасибо, папа. Передай маме, что я ее люблю. Скажи – приеду, как только немного поутихнет. Пусть они с Дианой не беспокоятся. Да, забыл, Джеймс контролирует заправку самолетов, к телефону не доберется. Просил передать Диане привет. Передашь, ладно? Кстати, я думаю, между ними что‑то есть…
– Да? Хорошо, все передам. Ему тоже от нас самые лучшие пожелания. Ладно, да… Тебе, наверное, пора, Джон. Увидимся, когда… когда представится случай. Береги себя, мой мальчик. Мы тебя очень любим.
– Я знаю, пап. Я вас тоже люблю. Пока.
Связь оборвалась. Мистер Арнольд опустился в плетеное кресло у телефонного столика и закрыл лицо руками.
Глава 25
В течение многих недель Арнольды больше ничего не слышали о сыне, а Диана о Джеймсе. И неудивительно: катастрофа с ошеломляющей скоростью продвигалась к Ла‑Маншу. Трудно сказать, кого больше удивляла разыгравшаяся вакханалия: не знающих поражений немцев или униженных британцев, французов, бельгийцев и голландцев.
Не прошло и недели после звонка Джона, как капитулировала Голландия. Франция погрузилась в хаос. Арнольды не имели представления, где их сын и чем занимается.
Комментариев нет