Мятежная

Тобиас глядит на меня, насупившись.

– Как давно ты узнал? – спрашиваю я.

– Около года назад, – отвечает он, приваливаясь к стене и закрывая глаза. – Она отправила зашифрованное послание лихачам. Мне. Назначила встречу в депо. Я пришел, поскольку было любопытно. Встретил ее. Живую. Это не стало счастливым воссоединением, как ты уже могла понять.

– Почему же она покинула Альтруизм?

– У нее был роман на стороне, – качая головой, поясняет он. – Ничего странного, с тех пор, как мой отец…

Он снова качает головой.

– Ну, скажем так, Маркус обращался с ней ничуть не лучше, чем со мной.

– И… поэтому ты на нее зол? Потому, что она была неверна ему?

– Нет, – очень жестко отвечает он, открывая глаза. – Нет, я зол не поэтому.

Я подхожу к нему осторожно, как к дикому зверю, аккуратно ставя ноги на бетонный пол.

– А почему?

– Она должна была уйти от моего отца, это я понимаю, – говорит он. – Но почему она не подумала о том, чтобы забрать с собой меня?

Я морщусь.

– Она оставила тебя с ним.

Бросила в худшем из кошмаров. Неудивительно, что Тобиас ее ненавидит.

– Ага, – отвечает он, топая ногой. – Именно так.

Я нащупываю его пальцы, и он сплетает их с моими. Понимаю, что задала достаточно вопросов, и не нарушаю молчания. Он заговаривает первым.

– Похоже, что бесфракционников лучше иметь друзьями, чем врагами, – говорит он.

– Возможно. Но какова будет цена этой дружбы? – отвечаю я.

Он качает головой:

– Не представляю. Но, возможно, у нас нет выбора.

Глава 9

Один из бесфракционников разводит огонь, чтобы мы могли разогреть еду. Те, кто хочет поесть, собираются вокруг большой металлической чаши, в которой и развели огонь. Разогревают банки с едой, а потом их передают по кругу, вместе с ложками и вилками, чтобы каждый мог взять по кусочку. Я стараюсь не думать о том, сколько разной заразы может распространяться таким способом, и опускаю ложку в банку с супом.

Эдвард плюхается на землю рядом и принимает у меня жестянку с супом.

– Значит, вы все из Альтруизма, а? – спрашивает он, вылавливая несколько лапшичек и кусок морковки. Засовывает их в рот и передает банку женщине, сидящей слева.

– Были, – уточняю я. – Тобиас и я перешли, сам понимаешь, и…

Внезапно я понимаю – не стоит упоминать о том, что Калеб перешел в Эрудицию.

– А Калеб и Сьюзан – все еще альтруисты, да.

– И он твой брат. Калеб, – говорит он. – Бросила семью, чтобы уйти в Лихачество?

– Ты говоришь, как настоящий правдолюб, – раздраженно отвечаю я. – Не оставишь свое мнение при себе?

– На самом деле сначала он был эрудитом. А не правдолюбом, – замечает Тереза, наклоняясь к нам.

– Ага, я знаю. Я…

– И я тоже, – перебивает она меня. – Но пришлось уйти.

– Что случилось?

– Умишка не хватило, – отвечает она, беря у Эдварда банку с бобами и засовывая в нее ложку. – Получила недостаточно высокую оценку в тесте интеллекта во время инициации. «Будешь всю жизнь мыть полы в лаборатории, – сказали они. – Или можешь убираться отсюда». Я решила уйти.

Глядя на ложку, она вылизывает ее дочиста. Я беру у нее бобы и передаю Тобиасу, который смотрит на огонь.

– И много тут у вас из Эрудиции? – спрашиваю я.

Тереза качает головой.

– Большинство из Лихачества, на самом деле, – отвечает она, кивая в сторону Эдварда, который кривится, слыша эти слова. – Потом – Эрудиция, Правдолюбие, немного из Товарищества. В Альтруизме инициацию никто не заваливает, так что их очень мало, кроме тех, кто выжил после симуляционной атаки и присоединился к нам как беженцы.

– Почему‑то ситуация с лихачами меня не удивляет, – говорю я.

– Ну да. У вас – одна из самых жестких инициаций, и вся эта штука с возрастом.

– Какая штука с возрастом? – спрашиваю я и гляжу на Тобиаса. Он прислушивается к нашему разговору и выглядит почти нормально. Он задумчив, синие глаза отблескивают в свете огня.

– Когда лихач достигает определенного уровня упадка физических сил, ему предлагают уйти, – отвечает он. – Тем или иным способом.

– Каков же второй? – спрашиваю я. Мое сердце колотится, будто я уже знаю ответ, но не могу себе признаться.

– Скажем так, для некоторых смерть лучше, чем бесфракционники, – отвечает Тобиас.

– Идиоты, – усмехается Эдвард. – Я лучше буду бесфракционником, чем лихачом.

– Значит, тебе повезло, если ты оказался здесь, – холодно отвечает Тобиас.

– Повезло? – хмыкает Эдвард. – Ага, с одним глазом остаться и все прочее.

– Припоминаю, ходили слухи о том, что ты сам спровоцировал нападение, – говорит Тобиас.

– О чем ты? – возражаю я. – Он был лучшим, вот и все, а Питер ему завидовал, и просто…

Я замечаю на лице Эдварда кривую усмешку и замолкаю. Возможно, я не в курсе всех фактов.

– Был один случай, – продолжает Эдвард. – Питер не победил. Но это не оправдывает удара в глаз ножом для масла.

– Тут спорить не о чем, – говорит Тобиас. – Если тебе от этого легче будет, знай, его ранили в руку во время симуляционной атаки, в упор.

Разговор явно доставляет Эдварду удовольствие, его ухмылка становится еще шире.

– И кто это сделал? – спрашивает он. – Ты?

– Трис, – качая головой, отвечает Тобиас.

– Молодец, – говорит Эдвард.

Я киваю, но мне не слишком‑то приятно получать поздравления за такое.

Ну, не настолько неприятно, в конце концов, это же был Питер.

Я смотрю на огонь, пожирающий куски дерева. Языки пламени колеблются и движутся, как и мои мысли. Я вспоминаю, что ни разу не видела пожилых лихачей. Мой отец не мог подняться по тропам Ямы, потому что был слишком стар. Я осознаю больше, чем хотелось бы.

– Насколько хорошо ты знаешь текущую ситуацию? – спрашивает Эдварда Тобиас. – Все ли лихачи переметнулись к эрудитам? Что делают правдолюбы?

– Лихачи разделились примерно пополам, – отвечает Эдвард, продолжая жевать. – Часть – в районе Эрудиции, другая – у правдолюбов. Те из альтруистов, что выжили, – с нами. Больше пока ничего не произошло. Кроме того, что, как понимаю, случилось с вами.

Тобиас кивает. Я чувствую облегчение от того, что по крайней мере половина лихачей не стала предателями.

Ем ложку за ложкой, пока мой желудок не наполняется. Потом Тобиас отыскивает нам тюфяки и одеяла, и мы укладываемся, найдя свободное место. Когда он наклоняется, чтобы развязать ботинки, я вижу на его пояснице татуировку с символом Товарищества. Ветви изгибаются по обе стороны позвоночника. Когда он выпрямляется, я перешагиваю через одеяла и обнимаю его за талию, поглаживая татуировку пальцами.

Тобиас закрывает глаза. Надеясь, что неверный свет огня дает нам достаточно уединения, я провожу руками по его спине, касаясь каждой из татуировок. Представляю себе глаз, символ Эрудиции, наклоненные весы Правдолюбия, сложенные руки Альтруизма и огненные языки Лихачества. Другой рукой нахожу вытатуированное пламя у него на груди. Он тяжело дышит, я чувствую это щекой.