Но я решаю забыть о раздражении, поскольку обращаю внимание на рамку, которая стоит не на том месте, где я ее оставила. Смотрю на сумку, валяющуюся на полу, я уверена, что оставляла ее рядом с кроватью. Это у меня галлюцинации после вчерашнего валиума? Или это Элли была здесь и трогала мои вещи?
Я захожу на кухню, и теперь воспоминания не всплывают в голове, как раньше. Вместо них меня встречает хрупкая морщинистая женщина, близкая к пенсионному возрасту, она делает что‑то у раковины. Она одета в серое свободное платье, сверху – белый фартук. Женщина из домашнего персонала, это на нее я вчера наткнулась. То ли игнорирует меня, то ли не слышит. Я пересекаю комнату, и она замечает движение краем глаза. Поворачивается, половина ее лица расплывается в улыбке, а вторая половина застыла навечно.
– Доброе утро, – говорю я. У нее доброе, простое лицо, без ужимок и без прикрас. Именно так каждый из нас представляет бабушку. На лице нет косметики, с коротко стриженными волосами она тоже ничего особенного не сделала, на считая двух заколок за ушами. Когда‑то она перенесла инсульт. Левая рука заметно слабее правой, плетью повисла вдоль ноги. Я всегда испытываю естественную симпатию к больным, поэтому подхожу к ней, не скрывая хромоты, которая только усилилась после вчерашнего лихорадочного сна в малюсенькой кроватке.
– Доброе утро, – отвечает женщина, едва заметно проглатывая звуки. Вероятно, с ней поработал хороший логопед.
– Вы голодны, Айрини? – она подходит ко мне, берет меня за руку. Осматривает меня с головы до ног, уделяя особое внимание – отмечаю я про себя – моему искореженному бедру.
– Как радостно вдруг увидеть вас, хоть и при таких обстоятельствах. Вы, должно быть, совсем запутались во всем этом.
Она не ждет от меня ответа, и вообще почему‑то выглядит смущенной. Может, потому что ей пришлось спугнуть меня вчера.
– Если вы ищете мисс Элеанор, то это прямо и третья дверь направо.
Махнув рукой в сторону прихожей, она отводит взгляд, как будто бы вдруг смутившись.
– Они завтракают там.
Я киваю, и пожилая женщина дарит мне еще одну асимметричную улыбку. Уперев взгляд в пол, я прохожу по увешанной картинами прихожей, мимо лестницы, прямо по коридору. Мимо нескольких комнат, на которые предпочитаю даже не смотреть. Боюсь того, что могу обнаружить в них. И даже не знаю, кого боюсь больше, живых или мертвых. Третья дверь распахивается, как только я подхожу к ней.
Увидев меня, мой отец замирает на пороге. Я отхожу назад, к стене. Он бросает короткие взгляды по сторонам в поисках выхода, его щеки розовеют от того, что он словно забыл, как дышать. Прекрасно знакомая с таким удушьем, я понимаю его нужды и отступаю в сторону, чтобы отец мог не смотреть на меня. Я предполагаю, что он сейчас промчится мимо, может, слегка поправит галстук, чтобы скрыть неловкость. Но он не делает этого, рассматривая меня всю целиком, урывками глядя по сторонам. На мое колено, обратно на пол. На пальцы, опять на пол. На шрамы на бедре, если он подключит свое воображение или, возможно, воспоминания, которых нет у меня. Мой пульс учащается, желудок ухает вниз. Я начинаю сползать по стенке, ощущая, как вздутые обои собираются под моими ладонями, словно кошачья шерсть. Отец смотрит опять – на уровень груди, потом подбородка, потом сиюминутный взгляд на лицо. Открывает рот, чтобы сказать, что‑то, но не успевает, потому что пожилая женщина плетется с кухни с тележкой, проталкивая ее между нами – тележка словно откуда‑то из семидесятых, с золотыми ножками и белым пластиковый подносом сверху.
Ее появление разряжает атмосферу, ну или уничтожает какую‑то связь, что‑то, что удерживало нас здесь. Он стремительно уходит, одной рукой держась за опущенную голову. Женщина подталкивает меня к обеденному залу, направляя своей тележкой, как фермер заблудшего ягненка. Я оборачиваюсь, смотрю на отца, который, шатаясь, уходит, и хочу, чтобы он обернулся. Но он исчезает за одним из углов, и у меня нет больше желания оставаться в коридоре.
За огромным овальным столом я обнаруживаю Элли, наблюдавшую всю эту сцену. Теребя краешек своего джемпера, сажусь, от ее взгляда у меня потеют руки. Окна комнаты выходят на просторную зеленую лужайку, такую ухоженную, что даже сам ее цвет подтверждает ее рукотворность. На мгновение мне кажется, что я чувствую запах травы, чувствую коленками влажную грязь, ползая на руках. Еще одно воспоминание? Щелчок закрывшейся двери позади сбивает меня. Я поднимаю взгляд: Элли смотрит на меня в упор, ее брови нахмурены, глаза сфокусированы. Я прямо‑таки чувствую, как она пытается проникнуть своими кривыми пальцами мне в голову, пытается копаться в моих мыслях.
– Твое присутствие его расстраивает, – говорит она, даже не отдавая себе отчета в том, что эти слова могут расстроить и меня. Я понятия не имею, хочет ли она извиниться за него, поднять мне настроение или просто констатировать факт. Любой из вариантов возможен. Есть еще четвертый: она хочет задеть меня. Но его я не могу принять, потому что невыносима даже мысль о том, что я приехала туда, где она наслаждается моими страданиями.
– Мое присутствие здесь и меня расстраивает в каком‑то смысле, – смело отвечаю я. – Поэтому я и хотела остановиться в отеле.
Пожилая женщина ставит передо мной тарелку с тостом и яичницей всмятку, следом за ними – стакан водянистого сока. Я ерзаю, пытаясь поудобнее устроиться на деревянном сиденье. Яичница кажется холодной, но улыбка старушки вызывает у меня желание угодить ей. Набираю полный рот, и стараюсь всем видом показать одобрение.
– Очень вкусно, – бормочу я. Женщина, вновь улыбнувшись, кладет мне руку на плечо.
– Едва ли, – комментирует Элли, постукивая по столу кончиком ножа. – После того, как она едва не умерла, у нее уже не такая твердая рука. Всегда пересаливает.
Блеск лезвия переносит меня в тот день, когда мне было восемнадцать, и когда я поняла, что нет другого выхода, кроме как вырвать Элли из своей жизни. Я помню ее слова, как будто это было вчера. Я воткну его в тебя, черт, я обещаю. Я тебя, мать твою, зарежу, если ты к нему еще раз приблизишься. Неосознанно прикасаюсь к горлу, и ее лицо озаряет тень злобной улыбки. Я знаю, что она думает о том же, о том, что сделала. Я просто знаю это. Чувствую, как будто мы единое целое, и наши мысли соединены.
Она вонзает нож в дерево, не сводя глаз с кухарки. Я нахожусь в некотором шоке, и мне отчаянно хочется исправить ситуацию, так что я, улыбаясь, глотаю ком пересоленных яиц и дотрагиваюсь до руки женщины, чтобы отвлечь ее от Элли. Но я вижу, что эти слова задели ее.
Комментариев нет