– Брайс Кай Макгрегор! – выкрикивала моя жена в перерывах между приступами истерического хохота. – Немедленно поставьте меня на место, сэр!..
В конце концов Брайс все же опустил ее на ступеньки и кивнул с важным видом, словно действительно только что убедился в наличии ребенка в животе у Мэгги. Потом он снова поднял вверх палец и исчез в трейлере, но вскоре вернулся, держа в руках банку пива и два грязноватых пенополистироловых стакана. Вскрыв пиво, он налил крошечный глоток в стакан Мэгги, чуть побольше – в мой, и отсалютовал нам остатком. Встав в тени большого экрана, мы чокнулись – полистиролом об алюминий – и выпили за нашего сына. Поставив стаканчики на землю, мы уже двигались к проволочной изгороди, когда Брайс крикнул нам вслед:
– Мэгги, какой ваш любимый фильм?
У настоящих девушек‑южанок есть только один любимый фильм. И каждая из них смотрела его не меньше десяти тысяч раз. Он прочно вошел в их плоть и кровь, стал частью тела и души, и если вы прислушаетесь хорошенько, то услышите, как во сне они шепотом повторяют из него целые диалоги. Да и с точки зрения чисто практической, житейской пример Скарлетт О’Хара влияет на их мысли и поступки так же сильно, как Библия, а может быть, даже сильнее.
Прежде чем ответить на вопрос Брайса, Мэгги присела в реверансе, придерживая воображаемое платье, картинно захлопала ресницами и наконец произнесла с самой соблазнительной южной растяжечкой:
– Конечно, про Ретта Батлера!..
Брайс вопросительно взглянул на меня, но я ничем не мог ему помочь и только пожал плечами.
– Выпутывайся сам, приятель.
Брайс почесал в затылке. Не прошло и минуты, как лицо его просияло, словно у него в голове включилась мощная лампочка.
Недели через две сотрудники Единой службы доставки сгрузили перед нашим парадным крыльцом два внушительных размеров ящика, сообщив, что посылка доставлена непосредственно от производителя – крупной фирмы, специализирующейся на мебели в южном «плантаторском» стиле.
Глядя на ящики, я было подумал, что Мэгги решила приобрести в интернет‑магазине какие‑то вещи для детской, но она, как всегда угадав мои мысли по выражению лица, сказала:
– Нечего так на меня смотреть. Я тут ни при чем.
Потом мы вскрыли плотный картон. Внутри, завернутые точно мумия египетского фараона в восемь слоев пузырчатой упаковки, покоились кресло‑качалка ручной работы и такая же колыбель на изогнутых полозьях. Ни открытки, ни хотя бы визитной карточки мы не нашли и, желая удостовериться, что это сокровище действительно наше, позвонили в компанию‑производитель. Нас соединили с владельцем, который сказал, что некий мужчина, который, судя по выговору, «совершенно точно» не мог быть жителем Южной Джорджии, осведомлялся, может ли компания изготовить для леди‑южанки удобное кресло, чтобы поставить его в детской.
«Мы можем изготовить все, что угодно, – ответил клиенту владелец фирмы, – но будет гораздо лучше, если вы дадите нам более точные указания». На следующий день в компанию поступила экспресс‑почтой видеокассета с фильмом – угадайте, с каким. К кассете был приклеен желтый стикер, на котором таинственный заказчик изложил свою просьбу – сделать такую же мебель для детской, как в фильме (за исключением кроватки). Кроме того, заказчик заплатил двойную цену за срочное изготовление и доставку, поэтому в течение недели мастера на фабрике проводили обеденные перерывы за просмотром нужного фрагмента, а потом долго спорили о конструкции и о деталях кресла для Мэгги и колыбельки для малыша.
Мэгги очень хотела поблагодарить Брайса, но так, чтобы не поставить его в неловкое положение. В конце концов она приготовила ему свиное жаркое с картофелем. Кроме того, зная, что Брайс – сладкоежка, она купила ему лимонный пирог. Написав благодарственную записку, она отнесла подарки к Брайсову трейлеру и оставила у дверей.
Следующие два дня Мэгги провела, раскачиваясь в кресле и подталкивая пустую пока колыбельку большим пальцем ноги. На третью ночь я дождался, пока она крепко уснет, и перенес ее на нашу супружескую постель. Утром, когда я проснулся, Мэгги лежала со мной, а рядом с кроватью стояли качалка и колыбель. Когда она вставала, чтобы перетащить их сюда из детской, я совершенно не слышал.
Глава 6
День снова выдался жаркий, но я все равно опустил закатанные рукава рубашки. Войдя в аудиторию на втором этаже, я открыл окна, расставил ровными рядами парты и вытер доску. Вскоре в дверях стали появляться мои студенты. Они оглядывали парты, и каждый выбирал себе место соответственно собственным склонностям и характеру. Правда, в аудитории было жарко, как в печке, поэтому большинство подсаживалось поближе к окнам, откуда сочился более или менее прохладный воздух.
Прозвенил второй звонок, и я слегка откашлялся.
– Доброе утро.
Студенты разглядывали меня лениво, без особого интереса. На несколько секунд в аудитории установилась неловкая тишина, но мне она показалась достаточно красноречивой. «Мы хотим сидеть здесь не больше твоего, приятель, так что давай‑ка покончим с этим делом поскорее», – вот что означало это молчание.
Я выждал еще немного, полагая, что в аудитории вот‑вот появятся опоздавшие. Когда этого не произошло, я взял со стола журнал посещаемости и прочел первое имя в списке.
– Алан Скрэггс?..
– Здесь.
В первый же год моей преподавательской карьеры я постарался выработать в себе привычку запоминать студентов по месту, которое они занимали в аудитории. Это очень помогало, поскольку их характеры, склонности, способности раскрывались далеко не сразу. Когда Алан сказал: «Здесь!» – я машинально отметил про себя: «Второй ряд от окна, в середине. Читает книгу».
– Эй, послушайте! Вы пропустили меня!
Я оторвал взгляд от журнала.
– А ты у нас кто?
– Мервин Джонсон. – Говоривший с довольным видом откинулся на спинку стула. – Видите ли, профессор, по алфавиту «Д» идет раньше, чем «С».
В каждом классе или учебной группе обязательно есть свой клоун. И как правило, он проявляет себя достаточно быстро.
– Видишь ли, Мервин, я не всегда начинаю с первых букв алфавита.
– А‑а, тогда ладно… – Мервин оглядел остальных студентов, словно приглашая их посмеяться вместе с ним. – Я просто подумал, может, вы забыли. – И он улыбнулся, продемонстрировав два ряда белоснежных зубов, а я вернулся к списку.
– Рассел Диксон‑младший?
– Я.
Звучный, более низкий, чем у Мервина, голос раздался слева от меня. «Ага, первый ряд у окна. Рослый, широкоплечий. Сидит боком, смотрит в окно. На меня даже не обернулся».
– Юджин Бэнкс.
– Здесь.
«Левая сторона рядом с окном, через два стола от Рассела‑младшего. На меня тоже не смотрит».
– Понятно. Мервин Джонсон?
– Туточки. – Это был мой знаток алфавита. «Средний ряд, первый стол. Несомненно, любит быть в центре внимания. Оттопыренные уши. Постоянно улыбается. Высокий, атлетически сложенный, одет в спортивный костюм. Шнурки на обуви болтаются».
Комментариев нет