Тут они посмотрели друг на друга и замолчали.
– Вам не кажется, – спросил вдруг Федор Тучков, – что мы с вами как‑то странно разговариваем?
– Кажется, – согласилась Марина, – но у нас так само получается.
– Может, попробуем поговорить по‑другому?
Она пожала плечами и села на краешек дивана, очень прямо держа спину – бабушка всегда говорила, что женщина не должна горбиться, если она не прачка, впрочем, прачка тоже горбиться не должна!
– Давайте попробуем поговорить по‑другому.
Федор опять на нее посмотрел.
Вместо просторных полотняных брюк узкие голубые джинсы и узкая же черная майка без надписей и морд на животе и спине. Волосы рыжие – спереди почти до глаз, сзади спускаются до шеи, – подвернутые концами внутрь. Движения стремительные, глаза злые.
Не женщина, а мечта. Не зря он тогда ее приметил, на лавочке, в дикой шляпе и платье а‑ля «рюсс пейзан». Она ему пригодится.
– Вам с сахаром? Молока нет.
– С сахаром, спасибо.
«Предлагать или не предлагать бутерброды с сухой колбасой? – пронеслось у Марины в голове. – Никаких следов колбасы вроде бы нет, значит, он и не догадывается о ней, значит, можно и не предлагать. Или не предлагать… неприлично? А предложить жалко!»
Да, конфеты же есть! Конфеты Марина любила значительно меньше, чем бутерброды с колбасой.
– Хотите конфет? – вскричала она так весело, что гость посмотрел на нее с некоторым подозрением, как будто конфеты могли быть отравлены. – У меня есть шоколадные, карамельки и еще леденцы «Взлетные»!
– Леденцы «Взлетные», – принял решение Федор Тучков.
Он кинул леденец за щеку – щека оттопырилась, – захлебнул кофе и откинулся на спинку кресла, вытянув ноги.
Надо же, какой противный, вновь раздражаясь, подумала Марина. Убила бы.
А вот небось перманентным кудряшкам или костлявой лошадиной морде очень нравится. Если, конечно, супруги не практикуют маленький семейный домашний ад, от которого супруг теперь «отдыхает» в Маринином обществе.
Отвратительное слово – супруг.
– И все‑таки, что вам от меня надо?! – спросила она таким тоном, словно неожиданно села на морского ежа, невесть как очутившегося в кресле. – Зачем вы пришли?
– Я принес вам пластырь.
– Не нужен мне пластырь!
– Я считаю, что колено все‑таки лучше заклеить. Знаете, это такое коварное место, особенно подверженное травмам.
Тут он понял, что переборщил, и осторожно хихикнул, но она ничего не заметила – продолжала самозабвенно и от души на него злиться.
Ну, пусть позлится. В принципе он ничего не имеет против. Когда она злится, глаза у нее делаются совсем зелеными, он уже это заметил.
– А кем вы работаете? – благодушно спросил он и с шумом отхлебнул еще кофе. Шумно хлебал он не без умысла.
– Никем. Преподавателем в институте.
– Преподавателем… чего?
Почему‑то он был уверен, что английского, или немецкого, или французского – кажется, никаких других языков, кроме вышеупомянутых, попавших как кур в ощип в систему отечественного высшего образования, в институтах не учат.
– Я читаю матан.
Федор Тучков вытаращил глаза:
– Что вы… делаете?!
Марина посмотрела на него с презрительным высокомерием.
– Я читаю лекции по математическому анализу, – медленно, как будто по складам, произнесла она, – есть такой раздел математики, не слышали?
– То есть вы математик?
– Ну, в общем, да.
– То есть вы во всем этом разбираетесь?!
– В чем именно?
– В функциях, пределах, факториалах, А штрих, Б штрих, первая производная, вторая производная, икс стремится к бесконечности, значит, игрек стремится к нулю?..
Марина засмеялась. В голосе Федора Тучкова был ужас.
Может, теперь он наконец‑то перестанет за ней таскаться? Говорят, мужчины не любят образованных женщин и вообще их боятся.
– Я довольно хорошо разбираюсь в математике, по крайней мере на своем уровне. На Чебышева не тяну, конечно, но…
– А кто такой Чебышев?
– Ученый, – буркнула Марина.
– Я не знал.
– Вам простительно.
– Почему? – вдруг спросил Федор Тучков. – Потому что я идиот?
Он был настолько недалек от истины, что Марина смутилась.
– Нет, просто… Ваша профессия никак не связана с фундаментальной наукой, правильно я понимаю? Так что вы вполне можете не знать…
– И вы читаете лекции студентам? – живо перебил он.
– Ну да.
– А они вас слушают?
Марина развеселилась:
– По‑разному. Бывает, слушают, а бывает, нет. Все зависит от времени года, от их настроения, от моего настроения, от темы, от того, какая лекция по счету. Много от чего.
– А вы… профессор?
Тут она засмеялась. Искреннее изумление Федора Тучкова почему‑то ей льстило.
– Я профессор, – подтвердила Марина, – я профессор и доктор наук.
Профессором и доктором наук она была всего месяц, но Федору Тучкову вполне можно было об этом не сообщать. Нынешний отпуск как раз и был наградой себе самой за несколько лет каторжной работы, завершившихся защитой докторской и получением профессорского звания.
Тут Федор Тучков сделал следующее: встал, поклонился и сказал:
– Позвольте выразить вам мое глубочайшее уважение.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Марина посмотрела, не смеется ли он. Вроде бы не смеялся.
– Хотите еще кофе?
– Хочу.
– Надо подогреть.
– Позвольте, я сам! – вызвался Федор, очевидно, воздавая дань «профессору», и опять вскочил и ринулся к чайнику.
Нет, все‑таки, наверное, он за ней таскается.
Значит, Федор Тучков и есть мое отпускное «романтическое приключение», решила она со вздохом. То, настоящее, вряд ли состоится, зато при ней до конца отпуска останется Федор, если только его не сманит кто‑нибудь помоложе и посвежее и… «не доктор наук».
Марина искоса на него посмотрела. Он хлопотал у чайника – зачем он там хлопотал, что делал? Чайник грелся сам по себе, при помощи электрической энергии, и никакого участия человека в этом процессе не требовалось, но Федор все же как‑то участвовал.
И это мой удел? Расписные спортивные штаны, светлые волосы, через которые просвечивает наивная розовая поросячья макушка, сладкие речи, привычка шумно прихлебывать из чашки и катать за щекой леденец?!
Что сказала бы мама? А бабушка?
– А вы? – спросила Марина со вздохом. – Вы ведь какой‑то… чиновник?
– Чиновник, – признался Федор Тучков, – в министерстве.
– В каком?
Тут он почему‑то запнулся на минуту, как будто не сразу вспомнил название министерства.
– А… в МИДе.
– Часто бываете за границей?
– Знаете, – вдруг сказал он, – это такая же распространенная ошибка, как думать, что все, кто работает на телевидении, непременно выходят в эфир. В эфир выходят два десятка человек, а работает на ТВ несколько тысяч.
– То есть вы за границей не бываете?
– Нет, я бываю, но… Вам добавить кофе?
– Да, спасибо. А почему вы отдыхаете здесь, а не… за границей?
Он не мог сказать ей правду – ей не нужна была никакая правда, – поэтому он соврал первое, что пришло ему в голову, – что‑то про климат, природу, сказочной красоты виды и вообще русский дух.
Комментариев нет