Мне с опозданием пришло в голову, что неразумно душиться перед встречей с давно лишенными секса преступниками. Но я действовала автоматически, как каждое утро, а теперь уже поздно.
Кстати, насчет духов ничего не сказано в инструкции, которую мне прислали из тюрьмы, равно как и о дресс‑коде. Зато велено иметь при себе удостоверение личности – паспорт или водительские права (я достала документы из тумбочки у кровати, стараясь не обращать внимания на лежащее там письмо юриста), мобильный телефон оставить дома или в машине, не иметь при себе ничего опасного (в частности, острого), запрещенного законом (наркотиков), алкоголя и всего, что можно использовать в качестве взятки.
Заперев дверь, я привычно дважды подергала ручку. В доме еще одна квартирантка – очень тихая молодая бухгалтерша на втором этаже, и хозяин, который не лезет в чужие дела. Именно о таком жилье я мечтала.
Пересекаю границу Лондона, и машин становится заметно меньше. Проезжаю маленькую деревеньку. На остановке ждут дети в желтой с коричневым школьной форме. Сбрасываю скорость до тридцати километров в час и внимательно слежу за ними. Проехала без происшествий – это еще одна обязанность водителя. Однако я невольно взглянула в зеркало заднего вида проверить, все ли в порядке. Дети указывали пальцами на мою машину – «Жука» 1972 года, которого много лет назад мне подарил мой отчим Дэвид (в основном из чувства вины). Да, «Жук» обращает на себя внимание. В Арчвиле его тоже будут провожать пристальными взглядами. Что, если кто‑то из заключенных запишет номер и потом каким‑то образом отыщет меня? Надо было ехать на общественном транспорте, особенно с учетом того, что пора менять покрышки, однако тюрьма находится в нескольких километрах от ближайшей станции и автобусной остановки. Неприятный холодок понемногу распространяется под ложечкой. Начинает накрапывать дождь.
Следуя неприметному указателю «Арчвильская тюрьма Ее Величества», сворачиваю влево.
Сразу за поворотом тюремные корпуса‑домики выросли передо мной будто из‑под земли. Все казалось совершенно иным, чем когда я приезжала на собеседование. То была разведка, проба воды, «возможно», а не «определенно».
Теперь я здесь насовсем – ну, то есть на три дня в неделю в течение года (с правом продления контракта еще на год при согласии обеих сторон). Горло сжалось. Уже проявилась клаустрофобия, а ведь я еще даже не вошла в учебку!
Мне велели поставить машину на парковке для персонала, а не для посетителей. Во рту пересохло: а что, если здесь окажется нестерпимо плохо? Вдруг я не справлюсь? Меня отпустят, дадут уехать? Сердце стучало в такт усиливающемуся дождю. Я достала из багажника зонтик, коробку с красками, кисти и стопку бумаги.
– Разрешите донести, мисс?
Молодой человек. Довольно длинные волосы и плохие зубы.
– Спасибо. – Не желая показаться недружелюбной, я добавила: – А вы давно здесь работаете?
Он ухмыльнулся:
– Я заключенный.
Только тут я заметила оранжевый комбинезон под черной курткой.
В колледже студенты всегда вызываются донести учебные пособия, но это же преступник! А вдруг он на меня нападет? Мама была права, надо было отказаться. Даже после того, как у меня хватило ума сюда съездить.
– Не надо, я справлюсь.
– Точно?
Я чувствовала, что обидела его, но ничего не могла с собой поделать. Я плохо знаю правила – а вдруг я нарушу инструкцию, разрешив ему нести мои вещи? Нагруженная, как мул, я подошла к табличке «Ресепшен». За столом сидела женщина в черной форме, немного напоминавшей адвокатскую мантию. Она окинула меня подозрительным взглядом.
– Я в первый раз, – сказала я, подавая письмо о приеме на работу. – Мне сказали подойти сюда.
Она нахмурилась:
– Вас нет в списке.
Я ощутила панику и облегчение. Может, мне скажут отправляться домой?
– Но охранник в воротах обо мне знал.
– Это не одно и то же. Кто сказал вам сюда подойти?
– Секретарь начальника тюрьмы.
Охранница выкатила глаза:
– Уволилась, и с плеч долой!
– Я не знаю.
Выразительно вздохнув, женщина буркнула:
– Эти здесь надолго не задерживаются.
Даже в моем тревожном состоянии мне показалось, что говорить такие вещи крайне бестактно.
– Придется звонить, – сказала охранница так, будто это моя вина.
В ожидании я посматривала в окно – сквозь решетку можно было разглядеть очередь заключенных. Один из них поднял голову и подмигнул – тот самый, кто предлагал донести мои краски. Я поспешно отвернулась.
– Вам нужно подойти за ключами, – сообщила охранница, с грохотом положив телефонную трубку на аппарат. – Что у вас там? – спросила она, указывая на мои коробки.
– Краски, – я вспомнила инструкцию. – Ничего опасного.
Охранница рассмеялась:
– Да вы знаете, что здешний контингент может сделать с краской? Брызнет вам в глаза, ослепит и выиграет время для побега!
– Но это же открытая тюрьма, – смутилась я. – Мне казалось, тут такого не бывает.
– Знаете, милая, может, тюрьма и называется открытой, но это не значит, что у нас тут не бывает проблем. Большинство заключенных сидят за решеткой по многу лет и, глотнув свободы, иногда сходят с ума.
Об этом начальник меня не предупреждал.
– Оставьте все в шкафчике, – постановила охранница. – Не беспокойтесь, не пропадет.
– Но краски нужны мне для занятий!
– Ничем не могу помочь, правила есть правила.
Вошла другая сотрудница в форме, с большими мясистыми руками. На запястье татуировка – синяя птица с сердцем и какое‑то имя, но я не смогла разобрать – буквы расплылись. Я постаралась скрыть свой интерес.
– Нам нужно вас досмотреть, прежде чем куда‑то пропускать.
Меня провели в маленькую боковую комнату.
– Вытяните руки в стороны.
Мясистые руки оказались на удивление проворными и ловкими.
– О’кей. – Охранница взглянула на синий с белым зонтик у меня под мышкой. – Зонт оставьте здесь.
– Почему?
– У него же острый конец, сами не видите? Полежит вместе с вашими красками. Сюда проходите.
Выйдя из домика, я с наслаждением вдохнула чистый воздух. Мы прошли мимо очереди заключенных, тянувшейся, как я разглядела, у открытой двери, немного напоминавшей дверь конюшни.
– Почту раздают, – коротко пояснила офицер.
Один из заключенных брел прочь с опущенной головой. В руках у него ничего не было.
Мне почти стало его жаль.
Мы вошли в другой домик. Недлинная лестница вела к двери с надписью «Охрана». Моя спутница взялась за связку ключей, висевшую у нее на запястье, отперла дверь, впустила меня и закрыла за нами на замок.
Я неуверенно огляделась. Серый палас. Доска объявлений. Яркий плакат призывал «быть начеку», другой напоминал, что мой долг информировать сотрудников тюремной охраны о «неподобающем поведении» заключенных, третий указывал (без всякой на то необходимости, подумалось мне), что «личные отношения между сотрудниками тюрьмы и заключенными являются нарушением закона».
Комментариев нет