Игнатьев не стал спорить и уходить от благодарности.
Они взрослые люди, ни к чему лишний раз сотрясать воздух.
– Вы будете её перевозить в частную клинику?
– Да.
– Тогда желательно, чтобы от них прибыла карета скорой помощи. Анастасия по‑прежнему находится без сознания.
– Я вас поняла. Сейчас всё организуем. Я могу её увидеть?
– Да, конечно. Вас проводит Ниночка.
Ниночкой, видимо, была медсестра, которая по‑прежнему его ожидала.
Настя находилась в общей палате, благо, рассчитанной всего на три койки. Но Михаил подозревал, что очень скоро в палаты будут ставить кушетки. Хотя, судя по тому, сколько карет скорой помощи он видел по пути, пострадавших начали развозить по другим клиникам. Сюда – особо тяжелых, кому требовалось безотлагательное медицинское вмешательство.
Поздоровавшись, Михаил прошёл к койке Насти. Выглядела девушка плохо. Бледная, с гематомами, с многочисленными ссадинами и порезами на лице. Рядом с койкой стоял штатив с капельницей.
Досадливо поморщившись, Михаил перевел взгляд на живот, который сейчас особенно казался дорогим и важным. Аккуратный, выпуклый. Анастасия строго соблюдала рекомендации Орешко в одном – в плане питания. Как только узнала, что беременная, сразу же исключила из рациона всё жирное, мучное, сладкое. Михаилу тогда было невдомёк, что не из‑за заботы о малыше она это делала, а потому что не хотела набирать лишний вес. Диетолог каждую неделю расписывала план питания, который она соблюдала безукоризненно, благо, поваров в коттедже имелось несколько.
Лживая… притворная…
Михаил снова поморщился, уже от себя. Даже сейчас ему никак не удавалось пересилить себя. Неужели он такая сволочь, что личные обиды готов тешить снова и снова? Настя пострадала, ей нужна его помощь.
Но на душе, по‑прежнему, было мерзко и гадко.
Две другие женщины или дремали, или так же находились в бессознательном состоянии.
Постояв ещё какое‑то время, Зареченский вышел из палаты и направился по коридору к приемному покою, где оставил Игнат. Тот уже давал распоряжения по транспортировке Анастасии.
– Карета будет через десять минут.
– Пропускают?
– Да.
– Как Настя?
– Нормально. Пока без сознания.
– Переливание крови прошло без осложнений?
– Были какие‑то. Врач уверил меня, что они справились, и сейчас её состояние стабильное.
Игнат кивнул.
– С ребенком тоже всё ок?
– Да. Слава Богу.
Мужчины замолчали, каждый погрузившись в свои мысли.
– Душно. Пойдем выйдем на крыльцо, – предложил Михаил. Стены больницы нещадно давили на плечи. Как и большинство людей, он не любил медицинские учреждения и посещал их при крайней необходимости, хотя по максимуму следил за здоровьем и раз в год делал диагностику организма.
Тучи закрыли солнце, подул легкий ветерок, принося небольшое облегчение.
Мужчины вышли из здания и спустились со ступеней.
Зареченский закинул голову к небу и протяжно выдохнул.
– Хреново как‑то.
Игнат положил руку на плечо и похлопал.
– Прорвемся. Главное – и Настя, и малыш живы.
– Да.
Михаил повернул голову влево и увидел, как прямо на асфальте сидел парень лет двадцати в камуфляжной форме и, держась за голову, раскачивался из стороны в сторону.
– Что с ним?
– Невеста находилась в метро… Умерла…
Михаил задержал на парне взгляд, искренне соболезнуя ему. Скорее всего, из полиции или та же гвардия. Молодой. Потерять любимую девушку ужасно. К тому же, невесту.
– Игнат.
Он кивнул на парня.
Безопасник кивнул в ответ.
Вызванная ими карета скорой помощи приехала вовремя.
Глава 5
– Что думаешь делать дальше?
– Ничего.
– Менять планы не будешь?
– Нет.
Михаил попросил Игната посидеть с ним. Они остались в городской квартире, что находилась в пятнадцати минутах езды от клиники, где лежала Настя. Врачи заверили его, что они окажут самую необходимую помочь и самый лучший уход. Михаил знал – так и будет.
– Мы вам сообщим сразу же, как она придет в себя.
– Её бессознательное состояние никак не влияет на ребенка?
– Мы наблюдаем, Михаил Николаевич.
Черт!
Если что‑то случится с ребенком…
Зареченский гнал от себя дурные мысли. Оставаться одному не хотелось. До теракта и несчастья с Анастасией на душе было паршиво, теперь втройне.
Сначала Игнат отнекивался и не хотел пить.
– Я отвечаю за твою безопасность.
– Даров, я снимаю с тебя сегодня все твои полномочия. Расслабься и давай уже… разливай.
Игнат, покачав головой, открыл коньяк и молча разлил. Мужчины выпили, не поморщившись и не закусывая.
Они сидели на большой веранде, закрытой с трех сторон огромными панорамными стеклами. Архитектор постарался на славу – создавалась иллюзия, что находишься на веранде загородного дома: уютный столик с садовыми креслами, несколько карликовых кустарников, посаженные в кадушки вьюны.
Квартира Михаила занимала весь этаж, балкон был достаточно большим и просторным. Учитывая, что она располагалась на предпоследнем этаже, вид открывался шикарный.
Мужчины не спешили говорить и изливать душу. Порой посидеть в тишине, в обществе друг друга куда полезнее и значимее.
По молодости, когда кровь бурлит, и адреналин хлещет во все стороны, хочется музыки, драйва, ночных тусовок, клубов и разговоров до утра. С возрастом предпочтения меняются и зачастую хочется тишины. Молчаливых взглядов, которые скажут больше любых слов. Слова обманут, ускользнут. Глаза врут куда реже.
Но и они могут.
Игнат разлил по второй, мужчины снова выпили.
– Тихая ночь. Спокойная.
– Теплая.
– Когда ты сидел последний раз вот так на балконе, Зареченский?
– Кажется сидел с Настей как‑то.
– Как‑то или реально сидел?
– Отвали, Игнат.
Безопасник усмехнулся.
– Чего скалишься? Сам‑то помнишь себя? Когда отдыхал душой?
– Работа не позволяет.
– Ну‑ну. Или сам себе не позволяешь?
– Я – другое.
– Скажи это кому‑то ещё, не мне.
Игнат налил третью.
Когда пьют, не задают вопросов. Не философствуют. Не поднимают темы, которых нельзя касаться.
Совпало, что им обоим необходимо было помолчать в компании. Михаил с Игнатом идеально понимали друг друга, не даром столько лет жили и работали бок о бок.
Мысли Зареченского снова вернулись к жене. И Игнат поинтересовался, что он собирается делать. После случившегося кто‑то изменил принятое решение. Он – нет.
Ни к чему…
Когда Настя говорила ему, что любит, он ей верил. В ответ он ей никогда не признавался, потому что считал, что любовь между мужчиной и женщиной не доступна. Да, он относился к числу тех пресловутых циников, для которых отношения между полами строились на доверии, комфорте и приятном сексе. То, что было более – это уже «клиника».
Хватит, насмотрелся он на «любовь» в детстве.
Так насмотрелся, что до сих пор оскомину во рту ощущает.
Их отец любил мать той самой клинической любовью. Сходил по ней с ума. Жить без неё не мог в прямом смысле этого слова.
Михаил с раннего детства знал, что между родителя не всё так просто. Перед ним и позже, когда родилась сестренка, они делали вид, что у них всё хорошо. Шикарно. Что они самая счастливая семья: мама, папа, сын и лапуля‑доча. На людях так и было, но когда взрослые оставались одни… Михаил слышал, как родители часто ссорятся, закрыв двери. И иногда они забывали, что в доме не одни.
Комментариев нет