Чувство льда

– Интересно, а Андрюша тебе никогда не нравился? – спросила Вера Борисовна, раскладывая принесенные пирожные на большом блюде.

– Нет. То есть я имею в виду, что он, конечно, чудесный, и он мне очень нравится, но не так, как Саша. Они же разные совсем. Сашка просто‑таки излучает любовь к людям и ко всей жизни в целом, он бурлит этой любовью, кипит и изливает на всех, кто его окружает, он хочет, чтобы всем было хорошо, чтобы все были устроены, здоровы, благополучны, он неравнодушный к людям, понимаете? И взгляд у него такой теплый, полный любви. Наверное, это меня и завораживает в нем. А Андрюша – он как вещь в себе. Спокойный, невозмутимый, даже какой‑то холодный.

– Они по‑прежнему не похожи друг на друга? Я тут как‑то Сашу видела по телевизору, какая‑то была передача про издательский бизнес, и он давал интервью. Я тогда и подумала: интересно, а Андрюшка сейчас какой? Такой же?

– Да нет, что вы, сейчас они еще больше не похожи друг на друга, чем в детстве. Знаете, словно актер в гриме и без грима. Черты одни и те же, а облик совершенно другой. Сашка выглядит как настоящий бизнесмен, коротко стрижется, носит дорогие костюмы, а Андрюша отпустил волосы, завязывает их в хвост и одевается как бог на душу положит. В основном носит джинсы и джемпера. Эдакий богемный философ‑бессребреник. Кстати, хотите посмотреть? У меня есть фотографии с новогодней вечеринки.

– Давай, – охотно согласилась Вера Борисовна, – страсть как люблю смотреть фотографии из чужой жизни. Сейчас попьем чайку, посмотрим фотографии, и я возьмусь за блины. Как раз к Никиткиному возвращению будут готовы. И не смей мне говорить, что ему нельзя мучное. От парочки блинов его аксель не пострадает. Между прочим, что у него с тройным акселем? Прыгает?

– Пока очень нестабильно. Четыре из десяти, больше не получается.

– Ничего, какие его годы, успеет еще. Ты в его возрасте тоже с акселем еле‑еле управлялась.

Вера Борисовна подхватила поднос с чашками, чайником и блюдом с пирожными и отправилась в комнату, где устроилась на своем любимом месте – в глубоком мягком кресле поближе к телевизору. Нана принесла пачки фотографий, которые так и не удосужилась разложить в альбомы.

– Вот хороший снимок, – она протянула Вере Борисовне глянцевый прямоугольник, – здесь Саша вместе с Андреем крупным планом, так что можете сравнить.

Тренер долго разглядывала лица на снимке, щурилась, отодвигала фотографию подальше от глаз, так как очки для чтения, по обыкновению, забыла дома.

– А это кто рядом с Сашей? – спросила она, ткнув ногтем в изображение красивой молодой женщины в блестящем платье с глубоким декольте.

– Андрюшина подружка, Катя.

– Андрюшина? А чего же она так к Сашке‑то льнет? Прямо чуть не вдавилась в него.

– Да бросьте, Вера Борисовна. Новый год, все дурачатся, все веселые, все слегка нетрезвые. Вот смотрите, на этой фотографии Андрюша с Сашиной женой вообще целуются. Это же все в шутку, – рассеянно ответила Нана, не сводя задумчивых глаз с пирожных.

Очень хочется. Ну прямо сил никаких нет терпеть! Она три дня почти совсем ничего не ела, только пила чай и всякие Сашины снадобья, и сегодня опомнившийся организм требовал своего и хватал Нану за горло костлявой рукой того безрассудного и безразмерного голода, когда хочется всего подряд: жареной картошки с котлетами, пирожных, маринованных огурцов, бананов, причем в любой последовательности. Но приходится делать выбор: или пирожное, или блины. Одно из двух. Отказаться от блинов совершенно невозможно: во‑первых, это невероятно вкусно, и если такие пирожные можно, в конце концов, пойти и купить, когда уж очень приспичит, то таких блинов, какие печет Верочка, нигде и никогда больше не съешь; а во‑вторых, это традиция, нарушать которую совсем не хочется. Всегда, когда они вместе смотрят соревнования фигуристов по телевизору, они едят свежеиспеченные блины, и это уже превратилось в некий ритуал, который особенно страшно не соблюсти, если идет прямая трансляция, как сегодня: а вдруг нарушение ритуала может как‑то повредить нашим спортсменам. Эффект бабочки. Брэдбери.

– И правда, совсем не похожи, – резюмировала Вера Борисовна, закончив рассматривать фотографии и выслушав все комментарии к ним, и отправилась печь блины.

Ровно за десять минут до начала трансляции стопка блинов возвышалась в центре стола, а сам стол подвинут поближе к висящему на стене плоскому экрану телевизора. Вера Борисовна принесла блокнот и ручку, чтобы делать пометки по ходу соревнований, а также чистую видеокассету – в ее домашнем телевизоре не было функции автоматического включения на запись.

Никита ворвался в квартиру, когда на лед вышла первая разминка.

– Началось? – проорал он из прихожей.

– Разминаются. Ты как раз успел, – громко ответила тренер.

– Баба Вера!

Мальчик влетел в комнату и повис на Вере Борисовне. Та крепко обняла его и расцеловала.

– Ты мое солнышко, – ласково приговаривала она, разглядывая Никиту, – ты мой чемпион, ты мое сокровище. Мой руки скорее и садись, пока блины не остыли.

Разминка окончилась, на лед вызвали первую спортсменку, и по установившейся традиции все дружно взяли в руки по первому блину.

– Баба Вера, а ты хотела бы сейчас быть там? – спросил Никита с набитым ртом.

– Конечно, хотела бы.

– Почему же ты не поехала? Тренеры же ездят.

– Ездят те тренеры, у которых воспитанники выступают. Можно поехать и за свой счет, но для меня это очень дорого.

– А твоих учеников там нет?

– К сожалению, нет, – усмехнулась Вера Борисовна. – Мои ребята пока до олимпийского уровня не дотягивают. По крайней мере, в этом году мне ехать не с кем.

– А ты возьми меня к себе тренироваться. Я стану чемпионом, и ты будешь ездишь со мной на все соревнования. Правда, здорово будет? Мы с тобой весь мир объездим.

– Экий ты резвый. А как же Светлана Арнольдовна? Ты собираешься от нее уйти?

– Она сама от нас скоро уйдет.

– Да ну?

– Точно, – подтвердила Нана. – Светка в декрет уходит, собирается рожать. Никита, не отвлекай бабу Веру, она же смотрит, как девочки катаются.

– Да ну, это разве катание? – Никита презрительно сморщил нос. – Сплошная грязь, все недокручено, недоделано, начинает выполнять элемент и бросает на полдороге. Тоже мне, еще олимпийцы называются.

– О! – Вера Борисовна назидательно подняла палец. – У нас тут, оказывается, сидит судья международной категории, а мы‑то с ним запросто и на «ты». Но вообще‑то он прав, у этой девочки действительно все вращения идут с недокрутом…

Нана облегченно перевела дыхание: из опасной темы они благополучно выплыли, хотя неизвестно, надолго ли. Ни один из учеников Веры Борисовны никогда не участвовал в Олимпийских играх. У нее не было своей школы, она не воспитала выдающихся спортсменов, и имя ее было неизвестно тем, кто наблюдает за ситуацией в фигурном катании, сидя перед экранами телевизоров. Она не была выдающимся тренером, обладающим уникальными собственными методиками подготовки фигуристов, она была просто очень хорошим педагогом и очень хорошим человеком, но все, кто стремился к вершинам спортивной славы, уходили от нее к именитым специалистам.