Чувство льда



В голосе слышно разочарование. Деточка моя, глупенькая, что же ты творишь?

Тамара взяла трубку. Звонила портниха насчет платья. День, заполненный делами и хлопотами, начал затягивать Тамару в свой неумолимый круговорот, из которого надо непременно вынырнуть и найти время для еще одного дела, о котором Тамара Леонидовна думала всю ночь. Нужно обязательно встретиться с Ароном Моисеевичем. Он даст дельный совет и будет молчать. Если сроки для позднего аборта уже пропущены, то, может быть, можно как‑то устроить ранние роды? И не будет у Нади никакого ребенка, и Юрцевич исчезнет из их жизни – об этом позаботится Ванечка Круглов, и никто ничего не узнает, и все войдет в обычную колею.

Когда девочки ушли – Люба на работу, в школу, а Надя в Консерваторию, Тамара Леонидовна набрала номер Арона Моисеевича, знакомого и доверенного гинеколога. Ей удалось застать его дома, но оказалось, что у него ни сегодня, ни завтра не найдется возможности встретиться: через двадцать минут он уходит на работу, а после рабочего дня в клинике он со всей семьей уезжает на дачу и вернется только 3 января.

– А у вас что‑то срочное, Тамарочка? – озабоченно спросил он. – Какие‑то проблемы?

– Не у меня. Мне нужна консультация, Арон Моисеевич.

– Давайте в двух словах по телефону.

– Вы думаете? – засомневалась Тамара Леонидовна.

– Ну вы хотя бы скажите, в чем дело, а там решим. Давайте, Тамарочка, давайте, время идет.

– Сейчас, одну минуточку.

Она положила трубку, вышла из гостиной, на цыпочках подошла к спальне и приоткрыла дверь. Григорий Васильевич громко храпел, раскинувшись на широкой супружеской кровати. Детские утренники интереса у него не вызывали, и, в отличие от жены, он не собирался так рано вставать и идти в театр. Надо надеяться, он не проснется и разговора с Ароном не услышит.

Плотно притворив обе двери – в спальню и в гостиную, Тамара Леонидовна вернулась к телефону.

– Арон Моисеевич, что можно сделать в двадцать недель? – начала она с места в карьер.

– Ничего, – моментально и решительно ответил врач. – Если, конечно, нет жизненных показаний. Есть?

– Нет, – честно призналась она. – Я имею в виду, их нет в плане здоровья.

– Значит, они есть в… так сказать, социальном плане?

– Вот именно. И очень серьезные.

– Это будет дорого стоить. Около полутора‑двух тысяч. Если, конечно, кто‑нибудь возьмется.

– Но вы можете порекомендовать того, кто возьмется?

– Поищем, – неопределенно пообещал Арон Моисеевич.

– А может, вы сами? – робко предложила Тамара.

– Ни в коем случае, – резко отозвался тот. – Я этим не занимаюсь. Но есть коллеги, которые могут сделать все в лучшем виде. Позвоните мне после третьего января.

– Спасибо, Арон Моисеевич. Еще два слова, пожалуйста. Это… ну, я хочу спросить, это очень опасно?

– Очень, дорогая моя. И очень опасно, и очень больно. Намного больнее, чем обычные роды. Но если дама так решила и если у нее действительно серьезные основания, то она, как правило, готова терпеть. Она же готова, я так понимаю?

– Не знаю… Я не уверена. Арон Моисеевич, я вам доверяю… Речь идет о моей Наде. Она попала в тяжелую ситуацию.

– О Наде?! Боже мой, боже мой… Да как же это, Тамарочка, голубушка?

– Да вот так. Сама не знаю как. Она со мной об этом не говорит, я вообще узнала из третьих рук. Теперь вот голову ломаю, что предпринять.

– А если замуж? – предположил гинеколог. – И пусть себе рожает на здоровье.

– Исключено. Это и есть социальный аспект нашей ситуации.

– Понимаю, понимаю, – задумчиво протянул он. – Скажите‑ка мне, как у нее со здоровьем? Хронические заболевания и все такое.

– Она здорова. Никаких хронических заболеваний. Здоровая двадцатилетняя девица.

– А что с кровью? Вы, помнится, как‑то говорили мне, что у нее низкая свертываемость. Я не ошибся?

– Не ошиблись. Это действительно так и есть. А что, это плохо?

– Очень плохо, Тамарочка. Во‑первых, при плохой свертываемости ни один приличный врач не возьмется, а неприличного я вам и рекомендовать не стану, а во‑вторых, это может быть очень опасным, и я вам просто не советую даже думать об искусственных родах. Начнется кровотечение, которое не сумеют остановить, и девочка может погибнуть. Всё, Тамарочка, выбросьте это из головы, даже обсуждать ничего не буду.

– Неужели ничего нельзя сделать? – в отчаянии проговорила Тамара Леонидовна. – Вы же врач, Арон Моисеевич, ну посоветуйте что‑нибудь!

– Как врач я вам ответственно заявляю, что нет ничего здоровее для здоровой женщины, чем здоровые своевременные роды. Если вы печетесь о благе своего ребенка и не хотите навредить, то пусть девочка родит. Вот вам мой единственный совет. Приводите ее ко мне, я ее посмотрю и буду наблюдать до самых родов. Мне пора бежать, Тамарочка. С наступающим праздником вас, Григорию Васильевичу от меня поклон передавайте, а после третьего числа приводите Надю ко мне на прием. Договорились?

– Договорились, спасибо, – уныло пробормотала Тамара Леонидовна.

Слабая, едва затеплившаяся надежда рухнула. Разумеется, она не собирается подвергать свою девочку процедуре, которая не только страшно болезненна, но и опасна для жизни. Значит, придется готовиться к тому, чтобы стать бабушкой.

 

Москва, февраль 2006 года

 

Нана Ким болеть не любила в принципе, но особенно не любила она третий день болезни, когда температура уже сбита и на смену ей приходит тяжелая, свинцовая слабость. Если в момент начала заболевания Нана панически боялась, что болезнь окажется смертельной, то к третьему дню становилось понятно, что никакой угрозы жизни нет, но зато ее охватывал столь же иррациональный, идущий из детства страх, что такой слабой и беспомощной она останется на всю жизнь и уже никогда больше не сможет не то что на работу выйти – даже посуду за собой помыть. В этот пресловутый третий день в ней поднимались все обиды, даже самые дурацкие, глупые, как, например, обида на родителей, которых нет рядом. Когда маленькая Нана болела, папа и мама сидели с ней, держали за руку и ласковыми голосами терпеливо уговаривали не бояться, потому что болезнь обязательно пройдет, силы уже совсем скоро вернутся и она снова сможет выйти на лед и выполнить все элементы, даже самые сложные. Они поили ее теплым молоком, куриным бульоном и травяными отварами, давали таблетки, и мама всегда варила любимый компот из сухофруктов, в котором было много‑много чернослива, который Нана очень любила, а папа садился на краешек постели, гасил яркую люстру, чтобы свет не резал девочке глаза, включал торшер и часами читал ей вслух самые интересные книжки. Родители знали о ее страхах, родившихся после смерти братика, и делали все, чтобы помочь их преодолеть. Они были самыми лучшими родителями на свете!






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *