Черный тюльпан

– Впрочем, – сказал молодой человек, – подождем, и мы увидим.

Офицер наклонил голову в знак согласия и замолчал.

– Если этот Бовельт порядочный человек, – продолжал принц, – то он не особенно благосклонно примет требование этих одержимых.

Нервное подергивание руки принца, помимо его воли судорожно вздрагивавшей на плече спутника, выдавало жгучее нетерпение, которое он порою, а особенно в настоящий момент, так плохо скрывал под ледяным и мрачным выражением лица.

Послышался голос предводителя делегации горожан. Последний требовал от депутата, чтобы тот сказал, где находятся другие его товарищи.

– Господа, – повторил Бовельт, – я говорю вам, что в настоящий момент я здесь один с господином Аспереном и ничего не могу решать на свой страх.

– Приказ! приказ! – крикнули тысячи голосов.

Бовельт пытался говорить, но слов не было слышно, и можно было видеть только быстрые, отчаянные движения его рук.

Убедившись, однако, что он не может заставить толпу слушать себя, Бовельт повернулся к окну и позвал Асперена.

Асперен также вышел на балкон. Его встретили еще более бурными криками, чем депутата Бовельта десять минут тому назад.

Он также пытался говорить с толпой, но вместо того, чтобы слушать увещания господина Асперена, толпа предпочла прорваться сквозь правительственную стражу, которая, впрочем, не оказала никакого сопротивления суверенному народу.

– Пойдемте, – сказал спокойно молодой человек, в то время как толпа врывалась в главные ворота ратуши. – Переговоры, как видно, будут происходить внутри. Пойдемте, послушаем, о чем будут говорить.

– О, монсеньор, монсеньор, будьте осторожны!

– Почему?

– Многие из этих депутатов встречались с вами, и достаточно лишь одному узнать ваше высочество…

– Да, чтобы можно было обвинить меня в подстрекательстве. Ты прав, – сказал молодой человек, и его щеки на миг покраснели от досады, что он проявил несдержанность и обнаружил свои желания. – Да, ты прав, останемся здесь. С этого места нам будет видно, вернутся ли они оттуда удовлетворенные или нет, и таким образом мы сможем определить, насколько порядочен господин Бовельт, честен он или храбр. Это меня очень интересует.

– Но, – заметил офицер, посмотрев с удивлением на того, кого он величал монсеньором, – но я думаю, что ваше высочество ни одной минуты не предполагает, что депутаты прикажут кавалеристам Тилли удалиться. Не правда ли?

– Почему? – холодно спросил молодой человек.

– Потому, что этот приказ был бы просто равносилен подписанию смертного приговора Корнелю и Яну де Витт.

– Мы это сейчас узнаем, – холодно ответил молодой человек. – Одному лишь Богу известно, что творится в сердцах людей.

Офицер украдкой посмотрел на непроницаемое лицо своего спутника и побледнел.

Этот офицер был человеком честным и смелым.

С того места, где остановились принц и его спутник, было хорошо слышно и голоса и топот толпы на лестнице ратуши. Затем этот шум стал распространяться по всей площади, вырываясь из здания через открытые окна зала с балконом, на котором появлялись Бовельт и Асперен; они теперь вошли внутрь, опасаясь, по всей вероятности, как бы напирающая толпа не перекинула их через перила.

Потом за окнами замелькали волнующиеся, беспорядочные тени. Зал, где происходили переговоры, заполнился народом.

Вдруг шум на мгновение затих, а потом вновь усилился и достиг такой мощи, что старое здание сотрясалось до самого гребня крыши.

Поток людей снова покатился по галереям и лестницам к выходной двери, из‑под сводов которой он вихрем выкатывался наружу.

Во главе первой группы скорее летел, чем бежал, человек, с лицом, искаженным омерзительной радостью.

То был врач Тикелар.

– Вот он! Вот он! – кричал он, размахивая в воздухе бумажкой.

– Они получили приказ, – пробормотал пораженный офицер.

– Ну, вот теперь я убедился, – спокойно сказал принц. – Вы не знали, мой дорогой полковник, честный или храбрый человек этот Бовельт. Он ни то и ни другое.

Провожая спокойным взглядом катившийся перед ним поток толпы, он добавил:

– Теперь пойдемте к Бюйтенгофу, полковник; я думаю, что там мы сейчас увидим изумительное зрелище.

Офицер поклонился и, не отвечая, последовал за своим повелителем.

Площадь и все кругом было запружено бесчисленной толпой, но кавалеристы Тилли продолжали успешно сдерживать ее по‑прежнему, а главное – с прежней твердостью.

Вскоре граф Тилли услышал все возраставший шум приближавшегося людского потока и заметил его первые валы, катившиеся с быстротой бурного водопада. В то же мгновение он увидел над судорожно простертыми руками и сверкающим оружием развевающуюся в воздухе бумагу.

– Ого, – заметил он, приподнявшись на стременах и коснувшись своего помощника эфесом шпаги, – мне кажется, что эти мерзавцы добились приказа.

– Подлые негодяи! – крикнул офицер.

Действительно, это был приказ, который гражданская милиция принесла с радостным ревом. Она тотчас же двинулась вперед и с громкими криками и опущенным оружием направилась к кавалеристам Тилли.

Но граф был не такой человек, чтобы позволить вооруженным приблизиться больше, чем это полагалось.

– Стой! – закричал он. – Стой! Назад от лошадей, или я скомандую «вперед»!

– Вот приказ! – закричала сотня дерзких голосов.

Он с изумлением взял его, окинул быстрым взглядом и очень громко произнес:

– Люди, подписавшие этот приказ, являются истинными палачами Корнеля де Витта. Что касается меня, то я скорее дал бы отрубить себе обе руки, чем согласиться написать хоть одну букву этого гнусного приказа.

И, оттолкнув эфесом шпаги человека, который хотел у него взять обратно приказ, он сказал:

– Одну минуту, бумага эта не пустячная, и я должен ее сохранить.

Он сложил приказ и бережно положил его в карман своего камзола. Затем, повернувшись к отряду, скомандовал:

– Кавалеристы Тилли, направо, марш!

И совсем не громко, но все же так, что слова его были отчетливо слышны, – произнес:

– А теперь, убийцы, делайте свое дело.

Бешеный вопль ярой ненависти и дикой радости, клокотавший на Бюйтенгофской площади, провожал кавалерию. Кавалеристы отъезжали медленно.

Граф оставался сзади, до последнего момента сдерживая оголтелую толпу, которая постепенно двигалась вперед, вслед за его лошадью.

Как видите, Ян де Витт не преувеличивал опасности положения, когда он помогал брату подняться и торопил его покинуть тюрьму.

И вот Корнель, опираясь на руку бывшего великого пенсионария, спускался по лестнице во двор.

Внизу он увидел красавицу Розу, она вся дрожала от волнения.

– О господин Ян, – сказала она, – какая беда!

– Что случилось, дитя мое? – спросил де Витт.

– Говорят, что они направились в ратушу требовать там приказа господину Тилли очистить площадь.

– О‑о, – заметил Ян, – это правда, дитя мое, если кавалеристы удалятся, то для нас создастся действительно скверное положение.

– Если бы вы разрешили дать вам совет, – сказала девушка, трепеща от волнения.

– Говори, дитя мое.

– Вот что, господин Ян, я на вашем месте не выходила бы главной улицей.

– Почему же, раз кавалеристы Тилли находятся еще на своем посту?