– Распорядитесь откопать его, – сказал Раэ.
– Слушаюсь.
– Пошлите прямо сейчас несколько человек. Неприглядное зрелище.
Слабак, думал Мюкке. В штаны наклал! Неприглядное зрелище! Будто мы первый раз мертвеца видим!
– Это немецкий солдат, – сказал Раэ.
– Так точно, господин лейтенант. Последние четыре дня мы находили только русских.
– Откопайте его. Тогда и посмотрим, кто он. – Раэ зашагал к своей квартире.
Чванливая обезьяна, подумал Мюкке. У него и печка есть, и теплый дом, и Железный крест на шее. А у меня ЖК‑один и то нету. Хоть я и заслужил его точно так же, как этот все свои побрякушки.
– Зауэр! – крикнул он. – Иммерман! Сюда! С лопатами! Кто тут еще? Гребер! Хиршман! Бернинг! Штайнбреннер, вы за старшего! Вон та рука! Откопать и похоронить, если это немец! Бьюсь об заклад, что нет.
Штайнбреннер прогулочным шагом подошел ближе.
– Спорим? – спросил он. Голос у него был высокий, мальчишечий, и он тщетно старался держать его пониже. – А на сколько?
Секунду помедлив, Мюкке ответил:
– На три рубля. На три оккупационных рубля.
– Пять. На меньшее не согласен.
– Ладно, пускай пять. Но только деньги на бочку.
Штайнбреннер рассмеялся. Зубы блеснули в неярком солнце. Ему было девятнадцать, блондин с лицом готического ангела.
– Само собой, деньги на бочку! Как же иначе, Мюкке?
Мюкке недолюбливал Штайнбреннера, но боялся его и соблюдал осторожность. Каждый знал, что тот махровый нацист.
– Ладно, ладно. – Мюкке извлек из кармана черешневый портсигар с выжженным на крышке цветочным узором. – Сигарету?
– А то.
– Фюрер не курит, Штайнбреннер, – невозмутимо обронил Иммерман.
– Заткнись.
– Сам заткнись.
– У тебя, похоже, не житуха, а лафа. – Штайнбреннер приподнял длинные ресницы, искоса глянул на него. – Подзабыл уже кое‑что, да?
Иммерман рассмеялся:
– Я не очень‑то забывчив. И знаю, куда ты клонишь, Макс. Но и ты не забывай, чту я сказал. Фюрер не курит. Вот и все. Тут четыре свидетеля. И фюрер правда не курит, это каждый знает.
– Хватит болтать! – прицыкнул Мюкке. – Начинайте откапывать. Приказ ротного.
– Ну, тогда за дело! – Штайнбреннер закурил сигарету, которой его угостил Мюкке.
– С каких это пор в наряде курят? – спросил Иммерман.
– Это не наряд, – раздраженно бросил Мюкке. – Кончайте треп и откапывайте русского. Хиршман, вы тоже.
– Там не русский, – сказал Гребер. Он единственный проложил вверх по сугробу несколько досок и начал отгребать снег вокруг руки и груди. Теперь стал отчетливо виден сырой френч.
– Не русский? – Штайнбреннер быстро и уверенно, как танцор, прошел по шатким доскам, присел на корточки рядом с Гребером. – А ведь правда! Обмундирование немецкое. – Он обернулся. – Мюкке! Это не русский! Я выиграл!
Мюкке подошел тяжелой походкой. Уставился в яму, куда с краев медленно стекала вода.
– Не понимаю, – проворчал он. – Без малого неделю одних только русских находили. Должно быть, этот из декабрьских, просто провалился в глубину.
– А может, и из октябрьских, – сказал Гребер. – Здесь тогда наш полк проходил.
– Чепуха. Не может быть, чтоб из тех.
– Может. Здесь у нас был ночной бой. Русские отступали, и мы сразу двинули дальше.
– Так и есть, – кивнул Зауэр.
– Чепуха! Наш обоз наверняка подобрал и похоронил всех убитых. Наверняка!
– А вот я не уверен. В конце октября уже были сильные снегопады. А мы в ту пору еще быстро наступали.
– Второй раз повторяешь. – Штайнбреннер взглянул на Гребера.
– Можешь и еще разок послушать, если охота. Мы тогда пошли в контрнаступление и продвинулись больше чем на сто километров.
– А теперь отступаем, да?
– Теперь мы опять здесь.
– Стало быть, отступаем… или нет?
Иммерман предостерегающе толкнул Гребера локтем.
– А что, разве наступаем? – спросил Гребер.
– Мы сокращаем свои позиции.
Иммерман насмешливо посмотрел Штайнбреннеру в лицо:
– Уже целый год. Стратегическая необходимость, чтобы выиграть войну. Это ж всякий знает.
– На руке‑то кольцо, – вдруг сказал Хиршман. Он продолжал копать, отрыл другую руку покойника.
Мюкке наклонился к яме.
– Верно. Даже золотое. Обручальное кольцо.
Все тоже стали смотреть.
– Ты поосторожнее, – шепнул Греберу Иммерман. – Иначе этот гад оставит тебя без отпуска. Донесет как на критикана. Только того и ждет.
– Просто нос задирает. Ты лучше сам остерегайся. Он больше за тобой следит, чем за мной.
– Да мне плевать. Я в отпуск не собираюсь.
– Значки нашего полка, – сказал Хиршман. Он продолжал раскапывать снег руками.
– Стало быть, уж точно не русский, а? – Штайнбреннер послал ухмылку нагнувшемуся Мюкке.
– Да, не русский, – с досадой бросил фельдфебель.
– Пять марок! Жаль, на семь не поспорили. Ну, гони монету!
– У меня нет с собой денег.
– А где ж они? В Имперском банке? Давай гони!
Мюкке злобно глянул на Штайнбреннера. Потом достал спрятанный на груди мешочек и отсчитал деньги.
– Нынче все наперекосяк! Черт побери!
Штайнбреннер сунул деньги в карман.
– По‑моему, это Райке, – сказал Гребер.
– Что?
– Лейтенант Райке из нашей роты. Его погоны. А на правом указательном пальце недостает верхней фаланги.
– Чепуха. Райке был ранен, его вынесли. Так мы после слыхали.
– Это Райке.
– Откопайте лицо.
Гребер и Хиршман копали дальше.
– Осторожно! – крикнул Мюкке. – Голову не заденьте лопатами.
Из снега проступило лицо. Мокрое и какое‑то странное, с глазницами, еще полными снега, будто скульптор не вполне доделал маску, оставил ее слепой. Меж синими губами поблескивал золотой зуб.
– Я его не узнаю, – сказал Мюкке.
– Наверняка он. Других офицеров мы здесь не теряли.
– Протрите ему глаза.
Гребер секунду помедлил. Потом рукавицей осторожно смахнул снег:
– Да, это он.
Мюкке заволновался. И теперь стал командовать сам. Офицер, решил он, а значит, командовать должен старший по званию.
– Поднимайте! Хиршман и Зауэр – за ноги, Штайнбреннер и Бернинг – за руки. Гребер, следите за головой! Ну, все вместе: раз, два, взяли!
Тело шевельнулось.
– Еще разок! Раз, два, взяли!
Труп опять шевельнулся. Глухой вздох вырвался из‑под него, из снега, когда туда проник воздух.
– Господин фельдфебель, нога отваливается, – крикнул Хиршман.
Нога в сапоге провисла. Плоть внутри сгнила из‑за талой воды и уступила.
– Опустите! Ниже! – крикнул Мюкке. Но было уже поздно. Тело сползло наземь, в руках у Хиршмана остался сапог.
– Нога там? – спросил Иммерман.
– Отставьте сапог и копайте дальше! – гаркнул Мюкке Хиршману. – Кто мог знать, что он уже этак размяк! А вы, Иммерман, успокойтесь. Имейте уважение к смерти!
Иммерман озадаченно посмотрел на Мюкке, но промолчал. Через несколько минут они раскидали весь снег вокруг мертвеца. В мокром френче нашли бумажник с документами. Чернила расплылись, но прочитать можно. Гребер оказался прав; это был лейтенант Райке, который осенью служил у них в роте взводным.
– Надо немедля доложить, – сказал Мюкке. – Оставайтесь здесь! Я сейчас вернусь.
Фельдфебель зашагал к дому, где жил ротный. Единственному мало‑мальски целому. До революции он, вероятно, принадлежал попу. Раэ сидел в большой комнате. Мюкке с ненавистью глядел на широкую русскую печь, в которой горел огонь. На лежанке спала лейтенантова овчарка. Мюкке доложил о случившемся, и Раэ пошел с ним к церкви. Минуту‑другую смотрел на Райке. Потом сказал:
Комментариев нет