– Да, спасибо.
В голосе Лили Настя уловила не то разочарование, не то сомнение.
– А почему ты спросила? Зачем тебе это?
– Да я курсовую по криминологии пишу… А в учебниках про это совсем мало сказано…
– Ну, я рада, что оказалась тебе полезной, – Настя снова усмехнулась и жестом попросила мужа, чтобы проверил мясо на сковороде: не пора ли переворачивать. – А я, в свою очередь, могу обратиться к тебе с просьбой?
– Конечно, тетя Настя, – с готовностью отозвалась Лиля.
– Ты уже взрослая, и если ты мне врешь, то, вероятно, у тебя есть на это веские причины, и вполне возможно, причины даже уважительные, поэтому я не в претензии. Но, пожалуйста, в следующий раз, когда соберешься меня обманывать, делай это как‑нибудь… половчее, что ли, поизящнее. А то, когда меня пытаются провести на такой дешевой мякине, я начинаю думать, что ты считаешь меня полной идиоткой, которую можно обмануть за три копейки. Согласись, это не очень приятно.
– Я не обманываю, тетя Настя… – залепетала девушка. – Мне правда для курсовой…
Настя не стала слушать эти глупости и мягко оборвала ее:
– Лиля, я могу считать, что мы договорились? Ты мне врешь, и я это отлично понимаю. Просто имей в виду на будущее, что вранье надо заранее обдумывать и выстраивать, чтобы не оказаться в глупом положении, особенно когда имеешь дело с людьми старше себя. Все, дорогая, целую страстно, папе и тете Тане передавай привет.
Она бросила трубку на стол и вернулась к изнурительному труду по изготовлению салата. Чистяков, оторвавшись от пасьянса, с любопытством прислушивался к ее разговору с Лилей.
– Аська, а почему ты решила, что она врет? – спросил он. – Может, ты зря на ребенка наехала?
– Ну прямо‑таки! – фыркнула Настя и тут же чуть не порезалась. – Вот черт, кусок ногтя отстригла. Леш, дай свои очки на минутку, надо эту расчлененку из салата извлечь, а у меня уже глазки слабенькие.
Он протянул ей очки. Настя нацепила их на нос и осторожно вытащила из кучки нарезанной зелени кусочек ногтя.
– И вдаль не вижу, и вблизи не вижу, – пожаловалась она, возвращая Леше очки. – Это что получается, близорукость вместе с дальнозоркостью, что ли?
– Именно так и получается, – кивнул он. – Типичное возрастное явление.
– Если ты еще раз напомнишь мне о моем возрасте, – угрожающим тоном начала она.
– То ты меня убьешь, – тут же подхватил Чистяков, – и тогда тебе придется до самой смерти готовить себе еду самой, а так тебе предстоит промучиться всего два с половиной месяца. Никогда не поверю, чтобы ты с твоим аналитическим мышлением не понимала, что выгодней. Кстати, ты мне насчет Лильки не ответила. Почему ты уверена, что она тебя обманывала?
– Потому что всего месяц назад она брала у меня книги по теории государства и права. И ей неизвестно одно из основных понятий уголовного права – понятие невменяемости.
– И что? – не понял он.
– Леш, я, конечно, по твоим представлениям, глубокая старуха, о чем ты не забываешь мне регулярно напоминать, и в университете я училась в прошлом веке, но все‑таки это было не сто пятьдесят лет назад, и кое‑что я еще помню. Нет и не может быть такого учебного плана в нормальном вузе, по которому теория права преподается одновременно с криминологией. Сейчас она изучает теорию и прочие основополагающие дисциплины вроде истории государства и права, философии, истории политических учений, потом пойдут конкретные отрасли права, причем сначала конституционное, государственное, а уж потом уголовное, которого она явно еще и не нюхала, а только потом настанет очередь криминологии. А Лилька мне на голубом глазу заявляет, что пишет курсовик именно по криминологии. Да она его писать сможет не раньше, чем через два года. И по‑твоему, я должна это скушать?
– Не должна, – согласился муж. – А почему же она врет?
– Да бог ее знает, – Настя махнула рукой, при этом с широкого лезвия ножа соскользнула долька помидора и шмякнулась на пол. – В этом возрасте все врут. У них какая‑то искаженная картина мира в голове, и им кажется, что нам, заплесневелой ветоши, правду говорить ну никак нельзя, потому что мы, ветошь плесневелая, все равно ничего в жизни не понимаем, а уж в их жизни – в особенности.
С тяжким вздохом, держась за поясницу и изображая непереносимые мучения, она наклонилась, чтобы поднять прыткий овощ, не желающий оказаться съеденным, и выбросить в мусорное ведро.
– Ты видишь, Чистяков, от меня в хозяйстве одни убытки, я половину продуктов роняю на пол, и их приходится выбрасывать, а в другую половину настригаю части своего нежного организма. Может, переменишь решение, а?
– Ни за что, – отрезал Алексей. – Настоящие мужчины от своих решений не отступают.
С салатом Настя худо‑бедно справилась, присмотреть за мясом Чистяков снисходительно помог, давая попутно разъяснения и советы, которые она старалась запомнить с первого раза, и в целом ужин получился очень даже славным.
Если бы не Коротков…
Он все‑таки позвонил, причем именно в тот момент, когда Настя, пребывая в эйфории от вкусной и почти собственноручно приготовленной еды, утратила бдительность и сама взяла трубку, услышав звонок.
– Ну, ты как? – осторожно начал он.
– Нормально, – бодренько ответила она.
– Чего делала в первый день отпуска? Валялась с книжкой?
– Ездила на кафедру, общалась с научным руководителем. Наслушалась всяких кошмаров и страшилок.
– Слышь, Ася, а у нас, похоже, серия намечается…
– Ничего не знаю! – отрезала она.
Но хитрый Коротков сделал вид, что не услышал, и неторопливо продолжал:
– Помнишь, в середине марта был труп в Печатниках? Я сегодня сводку смотрел, появился еще один, очень похожий.
– Юра, мы же договорились, – умоляюще произнесла она. – Ну будь ты человеком, пожалуйста.
– Ну давай я тебе хоть расскажу, – не отставал Коротков.
– Я ничего не хочу слушать. Я в отпуске. В длинном. Сначала в очередном, потом в учебном. На два с половиной месяца. Мне нужно позаботиться о своем будущем, потому что ни ты, ни кто‑либо другой за меня этого не сделает. Ты в состоянии это понять?
– В состоянии, – угрюмо пробормотал Коротков. – Значит, нет?
– Нет.
– Твердо? Окончательно?
– Твердо и окончательно.
– Аська, а ведь я твой друг. Неужели не поможешь? Что, двадцать лет дружбы – псу под хвост?
– Юра, я тоже твой друг. Неужели ты не можешь войти в мое положение и мне помочь? И насчет пса с хвостом я могу сказать тебе в точности то же самое.
– Ну ладно, мать, извини, что побеспокоил. Но просто так звонить можно?
– Просто так – можно, – разрешила она.
Ужин, конечно, получился вкусным, но после разговора с Коротковым Насте отчего‑то показалось, что еда горчит. И вообще было как‑то… неприятно, что ли. Тяжело на душе. Одним словом, остался противный такой осадок, испортивший остаток вечера.
Комментариев нет