– Да, очень.
– А если так… если вы очень любите Алешу… то… вы должны любить и его счастье… – прибавила она робко и шепотом.
– Да, я хочу, чтоб он был счастлив…
– Это так… но вот, в чем вопрос: составлю ли я его счастье? Имею ли я право так говорить, потому что я его у вас отнимаю. Если вам кажется и мы решим теперь, что с вами он будет счастливее, то… то.
– Это уже решено, милая Катя, ведь вы же сами видите, что все решено, – отвечала тихо Наташа и склонила голову. Ей было, видимо, тяжело продолжать разговор.
Катя приготовилась, кажется, на длинное объяснение на тему: кто лучше составит счастье Алеши и кому из них придется уступить? Но после ответа Наташи тотчас же поняла, что все уже давно решено и говорить больше не об чем. Полураскрыв свои хорошенькие губки, она с недоумением и с печалью смотрела на Наташу, все еще держа ее руку в своей.
– А вы его очень любите? – спросила вдруг Наташа.
– Да; и вот я тоже хотела вас спросить и ехала с тем: скажите мне, за что именно вы его любите?
– Не знаю, – отвечала Наташа, и как будто горькое нетерпение послышалось в ее ответе.
– Умен он, как вы думаете? – спросила Катя.
– Нет, я так его, просто люблю.
– И я тоже. Мне его все как будто жалко.
– И мне тоже, – отвечала Наташа.
– Что с ним делать теперь! И как он мог оставить вас для меня, не понимаю! – воскликнула Катя. – Вот как теперь увидала вас и не понимаю! – Наташа не отвечала и смотрела в землю. Катя помолчала немного и вдруг, поднявшись со стула, тихо обняла ее. Обе, обняв одна другую, заплакали. Катя села на ручку кресел Наташи, не выпуская ее из своих объятий, и начала целовать ее руки.
– Если б вы знали, как я вас люблю! – проговорила она плача. – Будем сестрами, будем всегда писать друг другу… а я вас буду вечно любить… я вас буду так любить, так любить…
– Он вам о нашей свадьбе, в июне месяце, говорил? – спросила Наташа.
– Говорил. Он говорил, что и вы согласны. Ведь это все только так, чтоб его утешить, не правда ли?
– Конечно.
– Я так и поняла. Я буду его очень любить, Наташа, и вам обо всем писать. Кажется, он будет теперь скоро моим мужем; на то идет. И они все так говорят. Милая Наташечка, ведь вы пойдете теперь… в ваш дом?
Наташа не отвечала ей, но молча и крепко поцеловала ее.
– Будьте счастливы! – сказала она.
– И… и вы… и вы тоже, – проговорила Катя. В это мгновение отворилась дверь, и вошел Алеша. Он не мог, он не в силах был переждать эти полчаса и, увидя их обеих в объятиях друг у друга и плакавших, весь изнеможенный, страдающий, упал на колена перед Наташей и Катей.
– Чего же ты‑то плачешь? – сказала ему Наташа, – что разлучаешься со мной? Да надолго ли? В июне приедешь?
– И свадьба ваша будет тогда, – поспешила сквозь слезы проговорить Катя, тоже в утешение Алеше.
– Но я не могу, я не могу тебя и на день оставить, Наташа. Я умру без тебя… ты не знаешь, как ты мне теперь дорога! Именно теперь!..
– Ну, так вот как ты сделай, – сказала, вдруг оживляясь, Наташа, – ведь графиня останется хоть сколько‑нибудь в Москве?
– Да, почти неделю, – подхватила Катя.
– Неделю! Так чего ж лучше: ты завтра проводишь их до Москвы, это всего один день, и тотчас же приезжай сюда. Как им надо будет выезжать из Москвы, мы уж тогда совсем, на месяц, простимся, и ты воротишься в Москву их провожать.
– Ну, так, так… А вы все‑таки лишних четыре дня пробудете вместе, – вскрикнула восхищенная Катя, обменявшись многозначительным взглядом с Наташей.
Не могу выразить восторга Алеши от этого нового проекта. Он вдруг совершенно утешился; его лицо засияло радостию, он обнимал Наташу, целовал руки Кати, обнимал меня. Наташа с грустною улыбкою смотрела на него, но Катя не могла вынести. Она переглянулась со мной горячим, сверкающим взглядом, обняла Наташу и встала со стула, чтоб ехать. Как нарочно, в эту минуту француженка прислала человека с просьбою окончить свидание поскорее и что условленные полчаса уже прошли.
Наташа встала. Обе стояли одна против другой, держась за руки и как будто силясь передать взглядом все, что скопилось в душе.
– Ведь мы уж больше никогда не увидимся, – сказала Катя.
– Никогда, Катя, – отвечала Наташа.
– Ну, так простимся. – Обе обнялись.
– Не проклинайте меня, – прошептала наскоро Катя, – а я… всегда… будьте уверены… он будет счастлив… Пойдем, Алеша, проводи меня! – быстро произнесла она, схватывая его руку.
– Ваня! – сказала мне Наташа, взволнованная и измученная, когда они вышли, – ступай за ними и ты и… не приходи назад: у меня будет Алеша до вечера, до восьми часов; а вечером ему нельзя, он уйдет. Я останусь одна… Приходи часов в девять. Пожалуйста.
Когда в девять часов, оставив Нелли (после разбитой чашки) с Александрой Семеновной, я пришел к Наташе, она уже была одна и с нетерпением ждала меня. Мавра подала нам самовар; Наташа налила мне чаю, села на диван и подозвала меня поближе к себе.
– Вот и кончилось все, – сказала она, пристально взглянув . на меня. Никогда не забуду я этого взгляда.
– Вот и кончилась наша любовь. Полгода жизни! И на всю жизнь, – прибавила она, сжимая мне руку. Ее рука горела. Я стал уговаривать ее одеться потеплее и лечь в постель.
– Сейчас, Ваня, сейчас, мой добрый друг. Дай мне поговорить и припомнить немного… Я теперь как разбитая… Завтра в последний раз его увижу, в десять часов… в последний!
– Наташа, у тебя лихорадка, сейчас будет озноб; пожалей себя…
– Что же? Ждала я тебя теперь, Ваня, эти полчаса, как он ушел, и как ты думаешь, о чем думала, о чем себя спрашивала? Спрашивала: любила я его иль не любила и что это такое была наша любовь? Что, тебе смешно, Ваня, что я об этом только теперь себя спрашиваю?
– Не тревожь себя, Наташа…
– Видишь, Ваня: ведь я решила, что я его не любила как ровню, так, как обыкновенно женщина любит мужчину. Я любила его как… почти как мать. Мне даже кажется, что совсем и не бывает на свете такой любви, чтоб оба друг друга любили как ровные, а? Как ты думаешь?
Я с беспокойством смотрел на нее и боялся, не начинается ли с ней горячка. Как будто что‑то увлекало ее; она чувствовала какую‑то особенную потребность говорить; иные слова ее были как будто без связи, и даже иногда она плохо выговаривала их. Я очень боялся.
Комментариев нет