– Англичанин? Да где же это все происходило?
– Я только так сказал: англичанин, для сравнения, а ты уж и подхватил. Было ж это в городе Санта‑фе‑де‑Богота, а может, и в Кракове, но вернее всего, что в фюрстентум Нассау, вот что на зельтерской воде написано, именно в Нассау; довольно с тебя? Ну‑с, вот‑с князь девицу‑то сманил, да и увез от отца, да по настоянию князя девица захватила с собой и кой‑какие документики. Ведь бывает же такая любовь, Ваня! Фу ты, боже мой, а ведь девушка была честная, благородная, возвышенная! Правда, может, толку‑то большого в бумагах не знала. Ее заботило одно: отец проклянет. Князь и тут нашелся; дал ей форменное, законное обязательство, что на ней женится. Таким образом и уверил ее, что они так только поедут, на время, прогуляются, а когда гнев старика поутихнет, они и воротятся к нему обвенчанные и будут втроем век жить, добра наживать и так далее до бесконечности. Бежала она, старик‑то ее проклял да и обанкрутился. За нею в Париж потащился и Фрауенмильх, все бросил и торговлю бросил; влюблен был уж очень.
– Стой! Какой Фрауенмильх?
– Ну тот, как его! Фейербах‑то… тьфу, проклятый: Феферкухен! Ну‑с, князю, разумеется, жениться нельзя было: что, дескать, графиня Хлестова скажет? Как барон Помойкин об этом отзовется? Следовательно, надо было надуть. Ну, надул‑то он слишком нагло. Во‑первых, чуть ли не бил ее, во‑вторых, нарочно пригласил к себе Феферкухена, тот и ходил, другом ее сделался, ну, хныкали вместе, по целым вечерам одни сидели, несчастья свои оплакивали, тот утешал: известно, божьи души. Князь‑то нарочно так подвел: раз застает их поздно да и выдумал, что они в связи, придрался к чему‑то: своими глазами, говорит, видел. Ну и вытолкал их обоих за ворота, а сам на время в Лондон уехал. А та была уж на сносях; как выгнали ее, она и родила дочь… то есть не дочь, а сына, именно сынишку, Володькой и окрестили. Феферкухен восприемником был. Ну вот и поехала она с Феферкухеном. У того маленькие деньжонки были. Объехала она Швейцарию, Италию… во всех то есть поэтических землях была, как и следует. Та все плакала, а Феферкухен хныкал, и много лет таким образом прошло, и девочка выросла. И для князя‑то все бы хорошо было, да одно нехорошо: обязательство жениться он у ней назад не выхлопотал. «Низкий ты человек, – сказала она ему при прощании, – ты меня обокрал, ты меня обесчестил и теперь оставляешь. Прощай! Но обязательства тебе не отдам. Не потому, что я когда‑нибудь хотела за тебя выйти, а потому, что ты этого документа боишься. Так пусть он и будет у меня вечно в руках». Погорячилась, одним словом, но князь, впрочем, остался покоен. Вообще эдаким подлецам превосходно иметь дело с так называемыми возвышенными существами. Они так благородны, что их весьма легко обмануть, а во‑вторых, они всегда отделываются возвышенным и благородным презрением вместо практического применения к делу закона, если только можно его применить. Ну, вот хоть бы эта мать: отделалась гордым презрением и хоть оставила у себя документ, но ведь князь знал, что она скорее повесится, чем употребит его в дело: ну, и был покоен до времени. А она хоть и плюнула ему в его подлое лицо, да ведь у ней Володька на руках оставался: умри она, что с ним будет? Но об этом не рассуждалось. Брудершафт тоже ободрял ее и не рассуждал; Шиллера читали. Наконец, Брудершафт отчего‑то скиснул и умер…
– То есть Феферкухен?
– Ну да, черт его дери! А она…
– Постой! Сколько лет они странствовали?
– Ровнешенько двести. Ну‑с, она и воротилась в Краков. Отец‑то не принял, проклял, она умерла, а князь перекрестился от радости. Я там был, мед пил, по усам текло, а в рот не попало, дали мне шлык, а я в подворотню шмыг… выпьем, брат Ваня!
– Я подозреваю, что ты у него по этому делу хлопочешь, Маслобоев.
– Тебе непременно этого хочется?
– Но не понимаю только, что ты‑то тут можешь сделать!
– А видишь, она как воротилась в Мадрид‑то после десятилетнего отсутствия, под чужим именем, то надо было все это разузнать и о Брудершафте, и о старике, и действительно ли она воротилась, и о птенце, и умерла ли она, и нет ли бумаг, и так далее до бесконечности. Да еще кой о чем. Сквернейший человек, берегись его, Ваня, а об Маслобоеве вот что думай: никогда, ни за что не называй его подлецом! Он хоть и подлец (по‑моему, так нет человека не подлеца), но не против тебя. Я крепко пьян, но слушай: если когда‑нибудь, близко ли, далеко ли, теперь ли, или на будущий год, тебе покажется, что Маслобоев против тебя в чем‑нибудь схитрил (и, пожалуйста, не забудь этого слова схитрил), – то знай, что без злого умысла. Маслобоев над тобой наблюдает. И потому не верь подозрениям, а лучше приди и объяснись откровенно и по‑братски с самим Маслобоевым. Ну, теперь хочешь пить?
– Нет.
– Закусить?
– Нет, брат, извини…
– Ну, так и убирайся, без четверти девять, а ты спесив. Теперь тебе уже пора.
– Как? Что? Напился пьян да и гостя гонит! Всегда‑то он такой! Ах, бесстыдник! – вскричала чуть не плача Александра Семеновна.
– Пеший конному не товарищ! Александра Семеновна, мы остаемся вместе и будем обожать друг друга. А это генерал! Нет, Ваня, я соврал; ты не генерал, а я – подлец! Посмотри, на что я похож теперь? Что я перед тобой? Прости, Ваня, не осуди и дай излить.
Он обнял меня и залился слезами. Я стал уходить.
– Ах, боже мой! А у нас и ужинать приготовлено, – говорила Александра Семеновна в ужаснейшем горе. – А в пятницу‑то придете к нам?
– Приду, Александра Семеновна, честное слово, приду.
– Да вы, может быть, побрезгаете, что он вот такой… пьяный. Не брезгайте, Иван Петрович, он добрый, очень добрый, а уж вас как любит! Он про вас мне и день и ночь теперь говорит, все про вас. Нарочно ваши книжки купил для меня; я еще не прочла; завтра начну. А уж мне‑то как хорошо будет, когда вы придете! Никого‑то не вижу, никто‑то не ходит к нам посидеть. Все у нас есть, а сидим одни. Теперь вот я сидела, все слушала, все слушала, как вы говорили, и как это хорошо… Так до пятницы…
ГЛАВА VII
Я шел и торопился домой: слова Маслобоева слишком меня поразили. Мне бог знает что приходило в голову… Как нарочно, дома меня ожидало одно происшествие, которое меня потрясло, как удар электрической машины.
Комментариев нет