– Пройдемте, гражданин, – строго сказал сержант, и в руке его непонятно откуда оказался пистолет.
– Ну и зря! Потом пожалеешь, – спокойно ответил Ерохин, поворачиваясь к нему спиной и протягивая руку к болтающейся на гвоздях доске, чтобы вылезти наружу.
Это был один из знаменитых финтов Игоря Ерохина. Мгновение – и пистолет сержанта был уже у него.
– Еще раз предлагаю, паршивую бумажку за пятьсот долларов, – угрожающе сказал он, прижав ствол к милицейскому кителю прямо возле сердца. Паренек оказался притиснутым к забору, мощная рука Игоря держала его за горло. Он попытался вырваться, и в эту секунду прямо рядом со стройкой загрохотал тягач.
«Черт с тобой», – в отчаянии подумал Ерохин и нажал на спусковой крючок. Выстрела никто не услышал.
Он ловко обшарил карманы упавшего на землю сержанта и вытащил записку. На сложенном в четыре раза листочке в школьную клеточку было записано:
«Мужчина лет 35‑38, рост примерно 180 см, светло‑коричневый плащ, левую руку держит в кармане».
Значит, девица засекла Артема. Хорошо, что эта записка не ушла дальше.
Игорь аккуратно обтер пистолет носовым платком, вынутым из кармана мертвого сержанта, и, держа за ствол, всунул ему в руку.
4
Сурен Удунян – приятели звали его попросту Сурик – широко открыл свои удивительные глаза, придававшие его лицу по‑детски невинное выражение.
– Я же не собирался его убивать, – произнес он тоном незаслуженно обиженного ребенка. – Может, он и не умер вовсе, просто потерял сознание.
– Ты сам сказал, что этот мужик умер, – недовольно возразил Артем Резников, машинально поглаживая повязку на левой руке. Обваренная крутым кипятком кисть все еще болела, но он старался не обращать внимания на боль.
– Ну, мне так показалось, – невозмутимо сказал Сурик, еще шире распахивая огромные миндалевидные глаза, при этом концы длинных густых ресниц почти коснулись красиво очерченных бровей. – Я же не доктор, мог и ошибиться. Пульса вроде не было.
– Вроде, вроде, – передразнил его Артем. – Ты что, сильно ему врезал?
– Да не бил я его. Зачем мне? Все как обычно: подошел сзади, схватил за шею одной рукой, другой залез в карман, а ногой в это время подсечку сделал. Все тихо и без звука, прием отработанный. А он как‑то странно всхлипнул и обмяк. Кто его знает, может, и не помер.
Сурик медленно опустил веки, словно притушив льющийся из глаз мягкий свет, делающий лицо чистым и добрым. Губы сжались, четче обозначились складки в углах рта. Теперь перед Артемом сидел циничный и безжалостный убийца.
– Ты что‑нибудь взял у него?
– Зачем мне? – не поднимая глаз, повторил Сурик свою излюбленную фразу. – Место хорошее, тихое, кругом ни души, темно, поздно. Документы быстренько переснял и на место положил.
– Наследил, поди?
– Не маленький. – Ресницы снова взметнулись вверх, лучистые светлые глаза глянули с обидой.
– Ладно. Так что в документах интересного?
– Беркович Станислав Николаевич, 1957 года рождения, москвич, холост, заведующий лабораторией в каком‑то хитром КБ, какой‑то цветмет, хрен поймешь!
– Козел, – злобно процедил сквозь зубы Артем. – Запомнить не мог?
– Зачем мне? – спокойно пожал плечами Сурик. – Фотографии я тебе принес, сам прочитаешь.
– Давай сюда, – протянул руку Артем.
– Сейчас, спешу и падаю.
– Чего ты хочешь?
– Извинений хочу, Артем‑джан, – протянул Сурик противным елейным голоском, нарочито утрируя акцент.
– За что? – изумился Артем.
– За «козла», Артем‑джан, за «козла». Я у тебя за работу деньги получаю, а не за то, чтобы оскорбления выслушивать. За оскорбления плата по отдельному тарифу.
Ресницы Сурика опустились вниз, и снова Артем увидел перед собой страшное холодное лицо.
Сидящий справа от Сурика Игорь Ерохин молча жевал свой шашлык, с интересом наблюдая за собеседниками. Сразу видно, что Артем – из фраеров, на зоне не был, нар не нюхал, и дружки у него, видать, всю жизнь были из «чистеньких». Нельзя «козлом» обзываться, нехорошо это, за «козла» ведь и ответить можно. Вон Сурик‑то сразу отреагировал, хорошо еще, что в руках умеет себя держать, сидит спокойно, улыбается. Другой на его месте уже вскочил бы, стол опрокинул, нож выщелкнул да заорал: «За козла ответишь!»
Игорь понял, что пора вмешаться. Артем явно не врубается в ситуацию, а Сурик не отступится, хоть и знает, что Артем с блатными порядками незнаком, но гонор в заднице играет. Ерохин резко поднял руку, подзывая официанта.
– Замени, будь добр, две порции, остыли уже.
– Слушаюсь, – кивнул официант. – Вам тоже принести?
– Шашлык не хочу. Принеси что‑нибудь легкое, рыбу или овощи.
– Сейчас сделаю, – официант почти бегом помчался выполнять заказ. Эти трое были постоянными клиентами, им грех не угодить, тем более что «сверху» дают почти полсчета.
Игорь глянул на часы.
– Сурик, проверь, пожалуйста, на входе, там человек должен дожидаться.
Удунян молча поднялся и пошел через весь зал к выходу. Резников проводил его задумчивым взглядом и повернулся к Игорю:
– Что скажешь?
– Придется извиняться, Артем. «Козлами» на зоне «опущенных» называют.
– Кого называют? – не понял Резников.
– Тех, кого насильно «опустили». В смысле изнасиловали. Это очень серьезное оскорбление. Сурик теперь должен либо согласиться, если это правда, либо смыть обиду кровью. Третьего не дано. Ты же не хочешь, чтобы он кровью доказывал, что ты не прав, верно? Твоей, между прочим, кровью, – деловито пояснил Ерохин, дожевывая шашлык и отодвигая тарелку.
– Ну и порядочки у вас, – покачал головой Артем, слегка поморщившись от боли в обожженной руке. – Но здесь же не зона все‑таки…
– Вот именно, – кивнул Игорь. – Поэтому Сурик готов снять конфликт, если ты всего лишь извинишься.
Вернулся Сурик, молча положил перед Игорем сложенный листок бумаги и так же молча уселся на свое место, выжидающе глядя на Резникова своими ясными глазами.
– Извини, Сурен Шаликоевич, – примирительно сказал Артем. – Я сказал это по глупости, без злого умысла, обидеть тебя не хотел. Игорь мне объяснил, что я нанес тебе страшное оскорбление, и я беру свои слова назад. Еще раз прошу прощения.
«Молодец», – удовлетворенно подумал Игорь. Резников чем дальше, тем больше нравился ему. Человек видит цель и идет к ней размеренно и аккуратно, строго по графику, с соблюдением мер предосторожности, но без излишней перестраховки, и на пути к этой цели не тратит силы на то, чтобы доказывать кому‑то свою правоту и выставлять свой гонор против чужого. Спокойно, вежливо и с достоинством извинился перед приблатненным сопляком, хотя Сурик со всеми своими потрохами плевка его не стоит.
Выслушав извинение, Сурик слегка улыбнулся, достал из кармана конверт и положил на стол перед Артемом. Тот быстро просмотрел снимки, нахмурился, но ничего не сказал.
Комментариев нет