Талорис

– Чем?

– До вас я обучал фехтованию и других. Некоторые из них сказали бы, что мои слова все равно нельзя проверить, а поэтому условия спора можно и не выполнять.

– Обучение нужно в первую очередь мне, а не тебе. Глупо его избегать, я уже не ребенок.

– Так и есть, милорд, – признал мастер Мирко. – Вы будущий правитель, а не ребенок.

Фонари горели через каждые десять шагов: во дворе, коридорах, залах и в кладовых. За ними следили круглые сутки, даже когда был яркий день и они ничего не могли осветить. Кастелян конечно же ворчал о бездумной трате масла, но по старой привычке, для порядка. Он, как и все, понимал, что огонь – маяк, тот самый сигнал, что извещает людей о появлении шауттов.

В одном из коридоров теплое пламя меняло свой цвет на ярко‑синий, холодный, совершенно чуждый и пугающий. Во всяком случае так считалось раньше, теперь же все знали, что огонь извещает о ней и здесь, рядом с Первым фонарем, стояла Первая стража.

Обычно это были молодые воины, в синих плащах с нашитыми на них знаками водоворота, очень гордые столь важной миссией, как охрана величайшей реликвии. Сюда разрешали приходить всем желающим, Рукавичка долго убеждала герцога, несмотря на риск слишком близко подпустить наемных убийц.

– Они хотят чуда, ваша светлость. Хотят увидеть своими глазами синий огонь, который не несет зло. Поклониться Вэйрэну.

– Должен ли я потакать их желаниям? – проворчал Кивел да Монтаг.

– Нет. Не их. Его желанию. Вэйрэна. Он примет всех, кто готов в него верить. К тому же эти люди разнесут весть по городам, кантонам, другим странам. Скажут, что не увидели зла.

Эрек, слушавший этот разговор, посмотрел на хмурого отца.

– И в тебе? И в тебе они тоже его не увидят? Знаешь, как тебя называют в Фихшейзе, Рукавичка? Чудовищем. Асторэ, которая пожирает людей и поработила мою семью. Повелительницей шауттов, которая спустит их на все цивилизованные страны.

Слепая чуть наклонила голову:

– Я знаю, ваша светлость. Поэтому так важно, чтобы я появлялась на людях. Они должны видеть меня, понять, что я не тот демон, которым пугают. Я хочу приходить в обновленный храм. Хотя бы раз в неделю, и говорить с людьми о Вэйрэне.

– Тебя снова попытаются убить.

– Не исключено, ваша светлость, – спокойно ответила женщина, восхитив своей храбростью Эрека. – Но у меня есть Алессио. А если не защитит он и ваши люди, то Вэйрэн снова спасет меня. Вы же понимаете, мы должны быть готовы к будущему, чтобы как можно больше людей встало на нашу сторону, а его вестники разошлись по другим герцогствам. Только едиными мы сможем выстоять перед грядущим злом.

Кивел да Монтаг долго думал, затем неохотно кивнул. Осознав, что она не может увидеть этот жест, сказал:

– Хорошо. Я открою им дорогу к огню вокруг твоих покоев. И раз в неделю можешь посещать храм, пока мы не отправимся с армией дальше. Но только под усиленной охраной. Я распоряжусь.

И люди приходили к синему фонарю со своими лампадками, лампами и свечами, зажигали их от него, с трепетом смотрели на новое пламя, освященное самой асторэ, спасительницей Шаруда. Уносили его с собой… И пусть оно меняло цвет, становясь обычным – его считали все таким же волшебным, защищающим от бед и невзгод. Постепенно оно распространилось по Скалзю, загораясь в очагах и каминах, а затем по горным дорогам отправилось в путь по ближайшим фермам и деревушкам.

Но поток желающих прийти, увидеть, не прекращался. Иногда их было двое, иногда пятеро, а порой толпа растягивалась на целую улицу. Эрек шел мимо паломников в сопровождении Мирко и солдат отца, расчищавших дорогу. Люди кланялись, смотрели, и юноша, сохраняя внешнее спокойствие, внутренне ёжился, чураясь лишнего внимания.

Он всегда был третьим сыном, третьим в очереди, его не готовили так, как Эркина. И вот все изменилось. Кто‑то, например его дядюшка, кузен отца, мечтает о власти, мечтает настолько, что затеял войну с собственной страной, предав ее и перейдя на сторону врага. Он же – никогда не желал быть правителем, мать обещала отправить его в Риону, как только ему исполнится пятнадцать, а после в Каренский университет.

– Семье нужны не только правители, Эрего, – говорила она. – Но и те, кто обладает глубокими знаниями. Ты будешь подспорьем своим братьям.

И он желал стать этим подспорьем, до тех пор, пока братьев не стало, а о Рионе и, видимо, лучшем университете обитаемого мира ему придется забыть навсегда.

Мирко распахнул дверь, пропуская юношу, затем зашел в узкий Т‑образный зал, холодный из‑за распахнутых окон, через которые втекал сырой осенний воздух, волнующий синее пламя факелов.

Вторая стража, двадцать солдат в плащах со знаком асторэ, добровольцы, те, кто верил в Вэйрэна безоговорочно, те, кто пережил Ночь Синего Огня, кто сражался с шауттами, кто выжил в том числе благодаря Рукавичке. Ее личная гвардия, хотя она и не просила о ней. Воины, готовые умереть, защищая асторэ, точно так же, как они готовы умереть, защищая семью да Монтаг.

Они стояли у дверей и вдоль стен, сидели за столами, грелись возле камина, и, когда наследник появился со своими людьми, в пол громко ударили пятки копий и алебард, приветствуя его, а их командир, молодой воспитанник герцога, приходящийся Эреку четвероюродным братом, единожды стукнул в находящуюся за ним дверь кулаком в латной перчатке.

Почти сразу же на пороге появился Алессио, увидел сына герцога и подчеркнуто вежливо, низко поклонился, но Эреку почудилась в этом поклоне скрытая насмешка.

Наследник не любил треттинца. Все пороки, которые, как считали угрюмые, прямые жители Горного герцогства, есть у изнеженных южан, наследник видел в мастере меча. Слишком болтлив, слишком себялюбив, слишком надменен и излишне бахвалится.

– Ваша милость. Пожалуйста, будьте любезны подождать одно лишь мгновение и простите мне мою неучтивость, но Рукавичка просит передать, что ей надо все подготовить к вашему уроку – сказал мастер меча.

Это можно было бы легко счесть оскорблением в любой другой ситуации – не пустить сына герцога туда, куда он может войти по праву хозяина, и оставить ждать на пороге. Но Рукавичка – особый случай, ее ценили, оберегали и слушались, пускай она никогда никому не приказывала.

Эрек сухо кивнул, отойдя с Мирко к окну, а Алессио снова закрыл дверь.

– Насколько он хорош?

– Милорд? – не понял летосец.

– Твой друг треттинец.

– Мы не друзья, милорд. У него, как у меня, золотой карп, но мы не дружим и даже близко не знакомы. Нас обучали в разное время, разные мастера, и экзамены мы тоже сдавали не вместе.