Стилист

Она медленно поднялась с мягкого, обитого светло‑кофейной кожей дивана и неторопливо подошла к Соловьеву.

– Ну что, гений восточной словесности? – насмешливо спросила она. – Не пора ли уделить даме несколько минут? Тем более что дама скоро поедет домой.

– О, прошу прощения, – рассыпался в извинениях невысокий бородатый Есипов. – Мы совсем замучили Володю деловыми разговорами. Как жаль, что вам нужно уезжать так рано.

– Да? – невинно удивилась она. – А почему вам жаль? Вы что, собирались поухаживать за мной?

Она выразительно посмотрела на Есипова сверху вниз – он был почти на голову ниже ее ростом.

– Ну что вы, я бы не рискнул, – быстро нашелся Кирилл. – А вот Семен, по‑моему, очень даже настроен поухаживать за вами. Вы обратили внимание, как он на вас все время поглядывает?

Ясно. Ее хотят переключить на этого редактора с улыбчивым лицом. Сейчас он кинется изо всех сил за ней ухаживать, постарается подпоить и показать Соловьеву не в самом лучшем свете, после чего ее увезут отсюда в полной уверенности, что хозяин потерял к ней всякий интерес. Схема примитивная, рассчитанная на дураков, но тем не менее всегда срабатывающая. Ни один мужчина не потерпит, чтобы его дама целовалась с другим. Какие бы объяснения при этом ни приводились. Как, однако, они блюдут интересы Соловьева! Прямо три дуэньи в штанах. Откуда у них эта нелюбовь к женщинам не из своего круга? Неужели они так привязаны с Володе и несут коллективную ответственность за его судьбу? Да нет, откуда? Для «новых русских» это слишком высокие чувства, они на такое не способны. Скорее всего дело в какой‑то совершенно конкретной женщине, у которой роман с Соловьевым и чьи интересы эта троица охраняет. Может, она их близкая подруга или даже родственница одного из них. Просто сейчас у них с Соловьевым вышла размолвка, она даже не приехала поздравить его с днем рождения, но издательские мальчики зорко стоят на стреме и чужих баб к своему переводчику не подпускают. А может быть, никакой размолвки и нет, просто дама временно отсутствует, уехала куда‑нибудь по делам или отдыхать.

Настя решительно взялась за ручки на спинке инвалидной коляски и, пренебрегая правилами хорошего тона, повезла Соловьева в кабинет. Плотно притворив за собой дверь, она подкатила коляску к окну, а сама уселась на низкий широкий подоконник лицом к Владимиру.

– Давай поговорим десять минут, и я поеду.

– Так рано?

– Мне пора. Итак, Соловьев, что ты мне скажешь? Напрасно я приехала сегодня или нет?

– Тебе решать.

Он пожал плечами и постарался скроить равнодушную мину, словно ответ на этот вопрос его совершенно не интересовал.

– То, что касается меня, я сама и решу. А вот ты что скажешь?

– Я не понимаю, чего ты добиваешься, – с раздражением произнес Соловьев. – Что ты хочешь от меня услышать? Задавай свои вопросы членораздельно, будь любезна.

– Хорошо. – Она вздохнула. – Двенадцать лет назад ты меня не любил, я была тебе не нужна, я была тебе в тягость. Я тебя совершенно не интересовала. Но ты тем не менее встречался со мной и даже занимался со мной любовью. Должно было пройти довольно много времени, чтобы я поняла, что ты делал это не потому, что я тебе нравилась, а потому, что боялся мою мать. Ты боялся меня разозлить, потому что думал, что я могу пожаловаться маме, оболгать тебя, оклеветать, наговорить невесть чего, и тогда не видать тебе кандидатской степени. Как только до меня дошла эта неприятная истина, я оставила тебя в покое. Не могу сказать, что вся эта история прошла для меня безболезненно. Я очень страдала, Соловьев. Я очень тебя любила. Сегодня я пыталась понять, изменилось ли мое отношение к тебе, и с удовлетворением увидела, что воспринимаю тебя совершенно спокойно. Я больше не начинаю дрожать от одного твоего взгляда и не теряю голову, когда прикасаюсь к тебе. Ты стал другим, и я стала другой. И я с удивлением поняла, что могу снова начать любить тебя. Я, другая, могу опять полюбить тебя, тоже другого. Просто новая встреча двух других людей. Но я, Соловьев, теперь хорошо умею управлять своими чувствами. Повторяю, я МОГУ снова полюбить тебя, но весь вопрос в том, нужно ли это делать. И если я решу, что не нужно, то и не стану этого делать. Без проблем. С другой стороны, я могу решить, что нужно, а у меня все равно ничего не получится. И теперь я хочу услышать твой ответ. Можно без предисловий и без длинных объяснений того, что произошло много лет назад. Просто скажи, хочешь ли ты, чтобы я приезжала к тебе. Или ты хочешь, чтобы я сейчас убралась отсюда и ты больше никогда меня не видел.

Ну вот, она сделала все для того, чтобы он пригласил ее приезжать. Ей нужен этот дом и его хозяин, и если для того, чтобы приезжать сюда, нужно лгать, она будет лгать. Притворяться. Строить из себя влюбленную. Когда‑то ей было очень больно, так больно, что, казалось, она не выживет. Но прошло больше десяти лет, в ее душе нет мстительного чувства к этому мужчине, в ее душе по отношению к нему нет вообще ничего. Пусто. Будто никогда ничего и не было. Но если для ее работы нужно причинить боль ему, она не задумываясь на это пойдет. Больнее, чем было ей тогда, просто не бывает. Но даже это, как она убедилась на собственном опыте, можно пережить и не умереть. Так что и Соловьев переживет, если ему придется перенести несколько неприятных минут, связанных с тем, что у него откроются глаза на истинные чувства и побуждения женщины, к которой он неравнодушен.

Соловьев взял ее за руку и потянул к себе. Настя соскочила с низкого подоконника и села к нему на колени. Он целовал ее долго, очень нежно и очень умело, то и дело отрываясь от ее губ и проводя губами по ее длинной шее. Одной рукой он обнимал ее за спину, другой гладил и ласкал ее грудь под свободным свитером. Настя чутко прислушивалась к себе. Она ничего не чувствует. Боже мой, двенадцать лет назад она бы уже умерла от таких ласк и прикосновений. А сейчас – ничего. Ей не было неприятно, ей не хотелось вырваться и скривиться от омерзения, как если бы это был совершенно посторонний мужик. Но и того восторга, который ее охватывал когда‑то, тоже не было.

Она осторожно отстранилась и высвободилась из его рук, снова пересев на подоконник.

– Я не услышала ответа, Соловьев. Я так и не поняла, хочешь ли ты, чтобы я приезжала сюда.