Я задумчиво глянул на подсумок с тетрадью чернокнижника и пистолями, которые так и не сподобился убрать в деревянный футляр, и после недолгих колебаний снял его со спинки кровати.
– Хорхе, можешь пока поужинать. Если появится кто‑то… кого я жду, дай знать.
– Сделаю, магистр.
Кован остался запереть дверь, а я отправился вслед за хозяином постоялого двора, и, надо сказать, выбранная для беседы комната не понравилась с первого взгляда. Точнее, не понравились сделанные моим визави приготовления. Стол был сдвинут в центр помещения, и мало того что человек бургграфа сидел за ним спиной к окну, он еще поставил себе за правое плечо принесенный из общего зала канделябр. Лицо незнакомца терялось в полумраке, мое же, напротив, оказалось прекрасно освещено.
Отличная позиция, только никак не для беседы. Тут дело, скорее, пахнет допросом. Уж мне ли не знать…
– Сеньор Филипп вон Черен? – уточнил человек, и не подумав представиться.
Голос оказался молодым, да и я понемногу привык к освещению, разглядел, что допрос затеял мой сверстник, весь из себя франтоватый. Скроенный по последней столичной моде камзол, дорогой шейный платок, щегольски выбритые виски, жидкие усики над верхней губой. И не скажешь, что провинциал.
Я без спроса уселся на придвинутый к столу табурет, закинул ногу на ногу и поинтересовался:
– С кем имею честь?
– Вильгельм вон Ларсгоф, – соизволил представиться молодой человек, не упомянув ни должности, ни рода деятельности.
Невелика сошка или желает произвести такое впечатление?
– Магистр Филипп Олеандр вон Черен, к вашим услугам, – в свою очередь, объявил я, не став нарушать этикет. – Чем могу быть полезен?
– Ваши документы, будьте так любезны.
– А что случилось?
– Возникли вопросы по утреннему… инциденту.
Я кивнул и положил на стол подорожную и бумаги о получении степени лиценциата на факультете свободных искусств Браненбургского университета.
Вильгельм принялся изучать документы, я продолжил изучать его самого. Говорил мой оппонент на северо‑имперском с выговором, характерным для уроженцев внутренних земель империи, но при этом в его голосе нет‑нет да и проскакивали столичные нотки. Опять же «инцидент». И дорогой камзол с модной стрижкой…
– Ваш слуга – сарцианин? – спросил вдруг Вильгельм, остро глянув на меня.
– Он принял истинную веру. Вот свидетельство.
Молодой человек с кислой миной принял потертый листок и сразу отложил его в сторону, не став даже смотреть. Сарциан в империи лишь терпели, не более того. Принявшие истинную веру дети ветра селились в городах и промышляли разными сомнительными с точки зрения обывателей делами, а их погрязшим в язычестве родичам воспрещалось вести оседлую жизнь, и они колесили по княжествам и графствам, составляя конкуренцию бродячим циркам, да еще попрошайничали и воровали все, что плохо лежит. В землях догматиков соплеменников Хорхе считали людьми второго сорта, а южнее Длинного моря лучшее, что их ждало, – это петля.
Увы, больше других пострадавший от солнцепоклонников народ слишком закоснел в своих языческих традициях и потому оказался не готов принять свет истины. Мне было их искренне жаль… пока я не вспоминал о кошеле, срезанном однажды с пояса наглой шумной детворой.
Вон Ларсгоф отложил мои документы на край стола, взял протокол показаний и принялся читать вслух:
– «В первый день десятого месяца года семьсот семьдесят четвертого от Воссияния пророка на почтовой станции в селении…»
Голос у Вильгельма оказался чистый и сильный, он открывал ему дорогу в любой церковный хор, и от этой мысли я расплылся в невольной улыбке, благо загодя прикрыл рот ладонью, имитируя зевок. Веко молодого человека дернулось; к столь явной демонстрации пренебрежения со стороны собеседника он готов не был и потому сначала сбился, а потом непозволительно зачастил.
– Право слово, сеньор, – не отказал я себе в удовольствии плеснуть масла в огонь, – я прекрасно помню свои слова.
– Имейте терпение! – потребовал Вильгельм и ткнул аккуратно подстриженным ногтем в нужную строчку. – Вот! Здесь написано: «Выстрелил из пистоля»!
– Так и было, – подтвердил я. – Что вас смущает?
– Ученому сословию дозволено владеть короткими и длинными клинками, а во время путешествий – и арбалетами, но никак не огнестрельным оружием!
– У меня есть патент.
– Вы забыли об этом упомянуть!
– Никто и не спрашивал.
– Позвольте…
Я протянул патент, подумав, что мне и самому не мешает посмотреть, если так можно выразиться, верительные грамоты собеседника.
После внимательного изучения документа Вильгельм попытался выпытать, каким образом простой лиценциат сумел выправить себе патент на огнестрельное оружие, но я лишь разводил руками и ссылался на имперское законодательство. А под конец и вовсе спросил:
– Сеньор, вы меня в чем‑то подозреваете?
– Вовсе нет, – пробурчал вон Ларсгоф и вновь обратился к протоколу. – После схватки с разбойниками вы побежали в лес. Зачем?
– Показалось, там был кто‑то еще.
– И вы решились его преследовать? Один?!
Я развел руками:
– Ну вы же знаете – горячка боя. Едва ли я осознавал, насколько все это опасно.
– Вы нагнали его?
– Нет.
– Но ваши спутники слышали выстрел, – попытался загнать меня в угол вон Ларсгоф. – И вы вернулись с чужим плащом!
– Промахнулся. Не хватает практики, знаете ли. А плащ лиходей бросил, убегая.
– И это все?
– А что еще? – невинно поинтересовался я.
Вильгельм насупился, но быстро унял раздражение и сменил тему:
– Вы не заметили ничего необычного?
– Будьте любезны уточнить вопрос, – беспечно улыбнулся я, внутренне так и подобравшись.
– Сбежавший разбойник не использовал магию? – в лоб спросил потерявший терпение вон Ларсгоф.
Я мысленно покрыл болтливого южанина самой отборной бранью. Ну чего ему стоило держать язык за зубами? Но виду не подал и лишь развел руками:
– Колдовство? Откуда мне знать? Я обучался на факультете свободных, а не тайных искусств!
– Сеньор вон Черен! – отчеканил Вильгельм, позабыв о надлежащем обращении. – Вы не вполне откровенны со мной!
– Бросьте! Неужели вы всерьез полагаете, будто я в здравом уме кинулся бы преследовать колдуна? Это же абсурд!
Вон Ларсгоф попытался зайти с другой стороны, я мило улыбался и стоял на своем. Собеседника интересовали причины гибели двух разбойников, на теле которых не обнаружили никаких повреждений, и мне оставалось лишь округлять глаза в притворном изумлении. Было непонятно, с какой стати о возможной темной волшбе выспрашивает человек бургграфа, а не уполномоченный на то здешним епископом каноник. Какое‑то время мы пытались вызнать секреты друг друга, а когда беседа стала больше напоминать фехтовальный поединок, я решительно поднялся из‑за стола:
– При всем уважении, сеньор, не вижу смысла продолжать этот беспредметный разговор.
Я нисколько не опасался, что меня попытаются задержать и уж тем более – отконвоируют в городскую тюрьму, поскольку ученое сословие было выведено из‑под юрисдикции как светских, так и церковных властей. Мало кто решится пойти на прямое нарушение закона по столь надуманному поводу.
Вильгельм вон Ларсен лишь покачал головой и объявил:
– Я умываю руки.
И сразу за моей спиной распахнулась дверь! Я не знал, что именно помешало Хорхе подать условный знак, не стал даже гадать. Быстро шагнул к стене, развернулся, да так и замер с ладонью на рукояти кинжала.
Комментариев нет