Когда его спросили, что он знает о Москве, он ответил:
– Там делали пятилетний план.
– А что это такое – пятилетний план?
– Это когда все работают и им за это дают кушать три раза в день.
– Ну, хорошо, сэр, – сказал мистер Адамс, – допустим, что это так. А что вы еще слышали?
– Я слышал, что пятилетний план был удачный и теперь там делают второй пятилетний план.
– Ну, а что представляет собою второй пятилетний план?
– Я не знаю, – ответил молодой человек. – Я слышал, что там все имеют работу и помогают друг другу. Но все равно, скоро будет война и сейчас же после войны второе пришествие Христа на землю. И русских ждет гибель, так как они безбожники. Без веры в бога никто не спасется от адских мук. Так говорит библия.
– А кто вам сказал, что скоро будет второе пришествие?
– Это говорил наш пастор.
– И скоро?
– Очень скоро, – совершенно серьезно ответил молодой баптист, – года через два‑три.
– Отлично, сэр! – воскликнул мистер Адамс. – Предположим, что это так. Вы только что сказали, что русские помогают друг другу и что у них все работают. Значит, они хорошие люди?
– Да, – ответил баптист подумав.
– Прекрасно, сэр! Они не эксплоатируют один другого и любят друг друга. С вашей точки зрения, они организовали царство божие на земле. Но они не верят в бога. Как быть? Ну, ну, сэр! Ответьте мне на этот вопрос!
– Раз они не верят в бога, они не войдут в рай, – сказал баптист твердым голосом, – они погибнут.
– Но ведь они хорошие люди. Вы сами сказали.
– Все равно. Да, они делают хорошее дело. Это нам и пастор говорил, потому что, понимаете, пастор – справедливый человек. Но в библии сказано, что хороших дел мало. Нужна вера. Так что им суждено погибнуть.
– Нет, серьезно, сэр, – настаивал мистер Адамс, – вы умный молодой человек и окончили «хай‑скул». Неужели Христос, вторично придя на землю, покарает сто семьдесят миллионов прекрасных русских парней, которые добились того, что у них нет голодных и безработных, что все сыты и счастливы? Да, да, да, сэр! Вы только подумайте! Сто семьдесят миллионов человек, людей труда, хороших, честных. Неужели бог окажется таким жестоким и не пустит их в рай?
Наш хичхайкер тяжело задумался. Ему было явно жалко хороших русских парней. Он долго колебался, прежде чем ответить.
Но даже эта поразительная, ужасающая и трогательная картина встречи ста семидесяти миллионов советских атеистов с маленьким баптистским богом не смогла переубедить нашего спутника.
– Видите, – сказал он, запинаясь, – так сказано в библии. А ее нужно либо принимать целиком, либо…
– Ну, ну, сэр, либо… – воскликнул мистер Адамс в полном восторге.
– Без веры в бога никто не спасется, – пробормотал наш спутник.
– Смотрите! Смотрите! – крикнула миссис Адамс.
Мы въезжали в Зайон‑кэньон (Сионский кэньон), и разговор с юным баптистом прекратился.
В контрольной будочке никого не было. Мы остановили машину и дали несколько гудков, но никто не пришел.
– Обратите внимание, сэры, – сказал мистер Адамс, – с нас не хотят брать долларов. Да, да, да, мы увидим Зайон‑кэньон бесплатно.
Некоторое время мы ехали между тесных красных скал, из которых в разные стороны торчали сосны и какие‑то корни. Ущелье расширялось. Некоторые скалы были прорезаны длиннейшими прямыми трещинами, некоторые – исчерчены, как арифметическая бумага.
– Хотите, сэры, – сказал мистер Адамс, – я продам вам прекрасное литературное сравнение? Сколько дадите? Ничего не дадите? Хотите даром? Ну, хорошо: ветер писал на этих скалах свою историю. Подойдет? Запишите в свои книжечки. Нет, серьезно, я считаю, что обогатил этим русскую литературу.
Мы сделали несколько поворотов. Ущелье расширялось еще больше. Еще вчера нам казалось, что на свете не может быть ничего более величественного, чем Грэнд‑кэньон. Но прошел всего лишь один день, и мы увидели нечто если и не такое громадное, то неизмеримо более сложное и фантастическое. На Грэнд‑кэньон мы смотрели сверху. Зайон‑кэньон мы проезжали по дну или по выступам стен, в которых была пробита дорога. Грэнд‑кэньон представлялся нам формой гор, горами наоборот. Здесь мы видели стены кэньона, которые представлялись нам горами в обыкновенном понимании этого слова. Тот пейзаж казался нам холодным пейзажем чужой планеты. Здесь не было и не может быть никаких сравнений. Мы попали в волшебное царство детских снов и видений. На дороге, по которой мы ехали, лежала тень, а нависшие сверху толстые скалы были освещены солнцем. Мы проеали медно‑красную выемку и очутились в новом огромном ущелье. Очень высоко, на фоне неба, виднелись красные башни, карусели, пирамиды, морды животных. Над дорогой и под ней косо росли сосны. Вниз сползали высохшие русла речек. Далеко на освещенной солнцем скале блеснул замерзший ручеек, как аккуратно приклеенная полоска жести.
Мы въехали в тоннель. Некоторое время мы подвигались в полной темноте. Потом впереди показался свет.
В стене тоннеля была прорублена широкая арка, которая выходила на терраску с каменными перилами. Мы вышли из машины. Дверца хлопнула, как пушка. Всюду были скалы. Виднелся маленький кусочек неба. Внизу стояло тихое болотце воды. В такой торжественной обстановке человек либо молчит, либо начинает делать ужасные глупости. Мы вдруг, ни с того ни с сего, стали издавать пронзительные крики, чтобы узнать, есть ли здесь эхо. Оказалось, что эхо есть.
В тоннеле, который протянулся на полтора километра, был прорублен специально для обозрения кэньона и стоил больше миллиона долларов, строители устроили еще несколько окон. И из каждого окна открывался новый вид. Очень далеко внизу светились асфальтовые петли дороги, по которой бесшумно катились маленькие автомобили. Почти все скалы и резкая тень от них обязательно что‑нибудь или кого‑нибудь напоминали – кошачью голову, когти, тень от паровоза. Венцом всего была колоссальная фигура индейца, высеченная природой в скале, – индеец со спокойным строгим лицом и с какой‑то коробочкой на голове, все‑таки напоминающей перо.
Мы выехали из тоннеля и через пять минут уже спускались по тем петлям дороги, на которые только что смотрели из окна. На шоссе валялись желтые опавшие листья. Попалось несколько лужиц, покрытых тонким льдом. Тень противоположной стены коснулась ноги индейца. Была полная, беспредельная тишина. Мы ехали на самой малой скорости, выключив мотор. Мы спускались вниз тихо и торжественно, как парящая птица.
Появилось деревцо с желтенькими цыплячьими листьями, за ним другое – с зелеными листьями. Мы попали в лето.
Сегодня в один день, вернее даже за несколько часов, перед нами прошли все четыре времени года.
Перед тем как покинуть Зайон‑кэньон, мы заехали в знаменитую расселину между скалами, которую обожествляли индейцы и которая называется «Храм Синоуава». Посредине расселины на огромном цоколе сидел пузатый, безобразный бог. Мы долго смотрели на него, прежде чем поняли, что это сделано не людьми, а природой. Вокруг монумента шумела быстрая речка, ворочая камушки.
Комментариев нет