Церковной администрации такие речи показались слишком радикальными.
– Вы должны действовать, как все миссионеры, – сказали ему.
Он отказался.
Тогда его уволили со службы. И чудак остался со своими опасными идеями, с женой и без копейки денег.
Он снова поехал в пустыню. На этот раз с твердой решимостью никогда оттуда не возвращаться. Это было восемнадцать лет тому назад. Он поселился в кочевье навахо и стал вести жизнь индейца. Денег у него не было. Он, так же как индейцы, занимался охотой и скотоводством. Проходили годы. Индейцы привыкли к странному веселому и храброму человеку в очках. Постепенно ему стали доверять, он становился своим человеком. Иногда он ездил в город, устраивал подписку для индейских детей, уговаривал индейцев лечиться у докторов и не привязывать новорожденных к дощечке. Он в совершенстве овладел языком навахо и очень полюбил индейцев. Он все никак не мог собраться начать пропаганду христианства. «С этим я еще успею», – думал он. А еще через некоторое время и совсем бросил думать о христианстве. Оглянувшись назад, он понял, что прошла б льшая и, по всей вероятности, лучшая часть его жизни и что прошла она хорошо. Он был счастлив.
– Я хотел сделать индейцев христианами, – сказал нам человек в красной рубахе, опоясанной лентой револьверных патронов, – но получилось совсем не так, как я ожидал: они сделали меня индейцем. Да! Теперь я самый настоящий индеец. Хотите, я сниму с вас скальп?
И громко хохоча, он сделал вид, что хочет снять скальп с мистера Адамса.
Потом он сел и, все еще продолжая улыбаться, задумчиво добавил:
– Я не знаю более честных, благородных и чистых людей, чем индейцы. Они научили меня любить солнце, луну, пустыню, научили понимать природу. Я не представляю себе, как мог бы жить сейчас вдали от индейцев.
– Сэр! – сказал вдруг мистер Адамс. – Вы хороший человек!
Он вынул платок и вытер глаза, не снимая очков.
На следующий день мы поднялись в шесть часов. Начинало светать, но солнце еще не взошло. Было холодно, как в эту пору в Москве. Мы дрожали в своих демисезонных пальто. Песок был покрыт инеем. Пустыня казалась сумрачной и не такой красивой, как вчера. Мы сбегали к мосту, чтобы еще раз посмотреть на речку Литл‑Колорадо. Над нами снова была скала в виде храма, окруженного террасами. На этот раз и она показалась нам не такой волшебной, как вчера. Когда мы, согреваясь на ходу, бежали обратно к домику, взошло солнце. Пустыня сразу же осветилась и стала красивой. Через полчаса мы уже сняли пальто, а еще через полчаса стало просто жарко.
Перед тем как отправиться в дальний путь (до Боулдердам надо было проехать триста миль), мы остановились у газолиновой станции. Там мы увидели миссионера в красной рубахе. Он заменял ковбоя, который был занят по хозяйству. Они с Адамсом снова принялись хлопать друг друга по спинам.
– Ай эм болшевик! – крикнул бывший миссионер на прощание, показывая на свою красную рубаху и хохоча во все горло. – Гуд‑бай!
– Гуд‑бай, сэр! – крикнул мистер Адамс в ответ.
Дорога шла в гору. И, оглядываясь назад, на пустыню навахо, мы долго еще видели маленький домик, и мост, и газолиновую станцию, рядом с которой виднелась красная рубашка миссионера‑индейца.
В последний раз мы смотрели на пустыню навахо, удивляясь тому, как в центре Соединенных Штатов, между Нью‑Йорком и Лос‑Анджелесом, между Чикаго и Нью‑Орлеаном, окруженные со всех сторон электростанциями, нефтяными вышками, железными дорогами, миллионами автомобилей, тысячами банков, бирж и церквей, оглушаемые треском джазбандов, кинофильмов и гангстерских пулеметов, – умудрились люди сохранить в полной неприкосновенности свой уклад жизни.
Глава 28
Юный баптист
Подъем среди желтых скал продолжался часа полтора. Давно уже скрылись маленький домик ковбоя, газолиновая станция и мост через речку Литл‑Колорадо, а пустыня индейцев навахо все еще лежала позади внизу, последний бесплодный приют чистокровных, стопроцентных американцев, вся беда которых заключается в том, что у них красная кожа и что они способны не к торговле, а к рисованию и к воинственным, но безопасным танцам.
Еще два‑три поворота, и пустыня исчезла. Внезапно мы попали в чудный курортный Тироль, в Швейцарию, на Кавказ. Это было возвращение междупланетных путешественников с Марса на Землю, в один из ее красивейших уголков – в девственный лес Канаб. На дороге лежал чистый пушистый снег. По сторонам возвышались ровные большие сосны. Сверкало декабрьское солнце.
В Америке бывают такие метаморфозы.
Чудесное видение скоро кончилось. Дорога пошла вниз, и мы въехали в штат Юта, о чем извещал небольшой плакат. Тут снова была пустыня, но уже более теплая. Проехали небольшой поселок. Вокруг домиков росли деревья и было несколько газолиновых станций. Прошли две белых женщины. Одна из них везла в коляске младенца, цивилизованного младенца, родители которого знают, что такое радио, механический бильярд и витамины. Это уже не индейский младенец, прикованный к дощечке.
– Вы знаете, сэры, что в штате Юта живут мормоны? – спросил мистер Адамс.
Мы снова принялись жалеть, что не заехали в город Соленого озера и так и уедем из Америки, не увидев мормонов.
– Нет, серьезно, сэры, нельзя так рассуждать, – сказал мистер Адамс, – из города Соленого озера мы ни за что не пробрались бы в Калифорнию, так как в это время года перевалы уже наверно обледенели. О, но! Я прошу вас вспомнить Скалистые горы!
– Хичхайкер! – крикнула вдруг миссис Адамс. Мы увидели человека, который стоял у дороги с чемоданчиком в ногах.
– Возьмем? – спросил мистер Адамс.
Мы некоторое время вглядывались в хичхайкера, оценивая его. На нем был ярко‑желтый брезентовый пыльник. На вид хичхайкеру было лет двадцать.
– Стоит ли? Уж слишком у него скучный оптимистический пыльник.
– А вдруг он мормон! – сказал мистер Адамс.
Это решило дело.
– Возьмем!
Хичхайкер, к сожалению, оказался не мормоном, а обыкновенным, весьма верующим баптистом.
Мальчик был хороший. Он снял свой пыльник и оказался в сером пиджаке и рабочих вельветовых штанах цвета ржавчины. У него было смуглое прыщавое лицо с небольшими черными бачками. Его история – это обыкновенная история американского молодого человека. Сын небогатого фермера из Небраски. Конечно, окончил «хайскул». Конечно, ездил в Аризону, чтобы найти работу и скопить денег на поступление в колледж. Конечно, работы не нашел. Сейчас согласен заняться чем угодно. У него хорошие руки. Работать он умеет. Хочет попытать счастья в Калифорнии. Если и там ничего не выйдет, придется вернуться к отцу и провести скучную фермерскую зиму. Что ж! Станет охотиться на диких кошек и койотов. А весной будет видно. Вернее – ничего не будет видно. Дела плохи. Колледж недосягаем. А на поправку дел нет никаких надежд. Как и все молодые люди его возраста, наш хичхайкер оказался совершенно лишенным чувства любопытства и за всю дорогу ни о чем нас не спрашивал. Но зато охотно говорил о себе и отвечал на вопросы.
Комментариев нет