— Запрыгивай, пушистик. Мы закончили.
— А машина? И тело?
Я села к нему за спину, обхватив для надежности руками за пояс. Так прижиматься к нему после недавних рискованных минут было неловко, но мне не хотелось отскребать саму себя с асфальта. Спасибо, он хоть шлем мне дал, хотя сам не надел. Иногда удобно быть уже мертвым.
— Машину заберет Тэд. У него мастерская для таких дел. Он этим и живет. Разве я тебе не говорил?
Нет, не говорил, да мне и неинтересно было.
— А тело?
Он рванул с места, заставив меня вцепиться в него, чтобы удержаться на развороте.
— Входит в условия сделки. Он сам его закопает. Нам меньше работы. Тэд не дурак, держит язык за зубами и не лезет в чужие дела. За него не беспокойся.
— Я и не беспокоюсь! — крикнула я сквозь встречный ветер.
Я и впрямь устала. Ночь выдалась долгая.
До пещеры было два часа дороги, так что добрались мы после трех ночи. Мой грузовичок обычно оставался примерно в четверти мили от входа, дальше ему было не проехать. Кости затормозил у грузовика, и я, едва мотоцикл остановился, соскочила с седла. Не люблю я мотоциклов. Это средство передвижения не кажется мне надежным. Вампиры, конечно, в отличие от меня не беспокоятся насчет сломанных костей и шей, а также из-за ободранной об асфальт кожи. У меня имелась и другая причина для спешки — хотелось как можно скорее оказаться подальше от Кости. Пока на меня не напал новый приступ дури.
— Ты так спешишь, пушистик? Вечер только начался.
Кости глянул на меня с блеском в глазах, сатанински кривя губы. Я молча вытянула из тайника под камнем ключи и устало залезла в кабину.
— Для тебя — возможно, но я еду домой. Иди поищи себе милое горлышко, чтобы к нему присосаться.
Он невозмутимо слезал с мотоцикла.
— Собираешься домой в этом платьице? Оно все в крови. Как бы мамочка не расстроилась, встретив тебя в таком виде. Могла бы зайти переодеться. Обещаю не подглядывать.
При последних словах он старательно подмигнул. Я улыбнулась, невольно утратив бдительность.
— Нет уж, переоденусь на заправке или еще где. Кстати, раз эту работу мы закончили, когда мне теперь приезжать? Или у меня каникулы?
Я надеялась на отдых — не только от тренировок, но и от его общества. Пожалуй, пора было привести в порядок голову, а для этого требовалось некоторое время без него.
— Извини, Котенок. Завтра вечером ты снова работаешь. А уж потом я улетаю в Чикаго повидаться со старым дружком Хеннесси. Если все сложится удачно, вернусь в четверг, потому что в пятницу мы снова заняты.
— Так. Понятно, — с отвращением протянула я. — Ну, ты только не забудь, что на следующей неделе начинаются занятия в колледже, так что тебе придется дать мне послабление. Можем составить расписание, но я и так слишком затянула с получением диплома.
— Совершенно верно, пушистик. Набивай головку томами знаний, которые никогда не пригодятся тебе в жизни. Только запомни — покойнице ни за что не сдать экзамен, так что даже не думай забрасывать тренировки. Впрочем, не беспокойся, как-нибудь устроим. И кстати, вот тебе.
Кости вытащил из-за пазухи широкий непрозрачный полиэтиленовый мешок, выглядевший, как я заметила, много толще обычного. Пошуршав чем-то внутри, он вытащил пачку «зелени» и протянул мне:
— Твоя доля.
— А? — Я уставилась на пачку сотенных в его руке с недоверием, переходящим в подозрительность. — Это что?
Он покачал головой:
— Убей меня бог, трудная ты штучка! Даже денег не возьмешь без спора. Это, милая, двадцать процентов приза за голову Сержио. За то, что ты помогла ему эту голову потерять. Видишь ли, я решил, что, поскольку ничего не плачу налоговому управлению, могу отдать их долю тебе. Смерть и налоги — они идут рука об руку.
Я, остолбенев, пялилась на деньги. Там было больше, чем я заработала бы за полгода официанткой или работой в садах. А я-то, подумать только, беспокоилась, что растрачиваю свои сбережения на бензин! Я схватила деньги и запихнула в бардачок, пока он не передумал.
— Мм, спасибо… — Что говорят в таких случаях?
Я забыла слова. Он ухмылялся:
— Ты их заработала, пушистик.
— Ты и сам отхватил немалый куш. Выберешься наконец из пещеры?
Кости хихикнул:
— Вот почему я, по-твоему, здесь живу? Из-за бедности?
Он не скрывал усмешки, и мне захотелось оправдаться.
— А почему бы еще? Это не «Хилтон». Тебе приходится воровать электричество и мыться в ледяной речке. Не думаю, чтобы ты терпел это просто потому, что любишь, когда у тебя кое-что съеживается!
Тут он по-настоящему расхохотался:
— Вот как! Волнуешься за некоторые части моего тела? Уверяю тебя, они в полном порядке. Конечно, если не веришь на слово, можешь в любой момент…
— Даже не мечтай!
Он перестал смеяться, но глаза все равно блестели.
— Уже поздновато, однако вернемся к твоему вопросу. Я живу здесь в первую очередь потому, что так безопасней. Я слышу тебя — или любого другого — за милю, а пещеру знаю как свои пять пальцев. Никому не удастся устроить здесь засаду так, чтобы самим не попасться в ловушку. К тому же здесь тихо. Уверен, что тебе не раз мешали уснуть постоянные шумы в вашем доме. И еще, я получил ее от друга, потому заглядываю сюда, когда бываю в Огайо, — проверяю, все ли в порядке, как обещал ему.
— Друг подарил тебе пещеру? Разве можно подарить пещеру?
— Его родичи нашли ее сотни лет назад, так что она принадлежала им, насколько может принадлежать то, чего не носишь на себе. Когда-то это была зимняя резиденция мингов. Это было маленькое племя народа ирокезов, и они последними из ирокезов оставались в этом штате, когда был введен в действие акт о выселении индейцев тысяча восемьсот тридцать первого года. Таначариссон был мой приятель, и он не захотел уходить в резервацию. После того как последних из его племени выселили насильно, он спрятался в пещере. Шло время, на его глазах безвозвратно уничтожали его народ и культуру. Наконец он решил, что с него хватит. Раскрасил тело для битвы и выступил в самоубийственный поход против форта Мегис. Перед уходом он попросил меня присматривать за его домом. Позаботиться, чтобы никто его не потревожил. В дальней части пещеры еще лежат кости его предков. Он не хотел, чтобы их осквернили бледнолицые.
— Как ужасно, — тихо сказала я, представляя, как этот одинокий индеец, видевший, как исчезало все, что он любил, принял последний бой.
Кости вглядывался в мое лицо.
Комментариев нет