И еще ко мне вдруг приходит понимание, на кого она похожа. Мощные плечи, могучая грудная клетка, волосы белокурые, если их как следует отмыть, желтая поросль‑бородка, широкий нос‑картофелина и синие глаза, спрятанные под мощными надбровными дугами…
Да это же мой братец Свартхёвди! Бородка эта юношеская, какая была у него три года назад, ну точь‑в‑точь. Ну да, мой братец на четверть метра повыше, и сисек у него нет, но надень на эту бабу его любимый доспех, ну, или такой же, но чуток пошире, и поставь бородатую дамочку на табуретку, сходство будет удивительнейшее.
Нет, ну что за дурацкий сон! Я не выдержал и рассмеялся.
И сисястая двойница моего братца тоже загоготала диаконским таким баском. И игриво шлепнула меня по щеке ладошкой, отчего голова моя мотнулась, а в ухе загудело, цапнула за бороду, нагнула и шумно обнюхала мою голову.
– Беленький… – проворчала она. – И пахнет почти как мы.
Я ее понял. Ну да, понятно. Это же сон.
– Гладкий, как детеныш, – меня больно ущипнули за живот.
Я дергаюсь, пытаюсь вывернуться, оттолкнуть, но вторая лапища защемляет мне шею, и я замираю, понимая, что дергаться бессмысленно.
– И вкусный, как детеныш! – раздается у меня за спиной.
– Не твое! – Этот рык – угроза или у нее просто голос такой?
И, воркующе, на ухо:
– Мы с тобой одной крови, хрупкий. Не бойся. Они тебя не съедят.
И могучим рывком бросая меня себе за спину:
– Беги!
И я бегу. Со всех ног. А потом твердь обрывается синевой, я отталкиваюсь от края, взлетаю, падаю и качусь вниз по заснеженному склону…
И просыпаюсь.
Я лежу в снегу. Надо мной – небо. Синее. Значит, уже день. Я жив. И цел.
Или – нет? Тела я не чувствую. Но голова работает четко. Мысли не путаются.
Что ж получается? Я полсуток провалялся в снегу? Переохлаждение стопудово. Небось и обморозился? Моя боевая экипировка – не спальный мешок из гагачьего пуха.
Пробую пошевелить пальцами. Ноль реакции. Открыть‑закрыть рот тоже не получается. И говорить. Нечем. Повинуются только глаза. Могу мигнуть, подвигать влево‑вправо глазными яблоками. В памяти тут же всплыла подсказка: типичные симптомы перелома позвоночника.
Усилием воли я давлю приступ паники. Это холод. Я просто замерз, окоченел. Шутка ли – столько времени в снегу пролежать. По сравнению с переломом позвоночника обморожение – пустяк.
Я вижу, живу, дышу. Это уже кое‑что. И тут же – сомнение: дышу ли? Ведь я ни хрена не чувствую. Нет, дышу точно. Без воздуха человек умирает, а я живой и мыслю ясно. Следовательно, кислорода мозгу хватает. А что у нас с обонянием? Ничего. Ноль. А слух? Тоже ничего. Стоп. Так не бывает. Даже если уши заткнуть, всё равно что‑то слышишь… Нет, ничего. Ладно. Значит, бывает и так. Воспользуемся глазами. Скосить вправо – снег. Слева тоже снег. Ну да, я же в сугробе. А прямо надо мной – кусок удивительно синего неба и…
Черт!
Это была гора. А видел ее не всю, только верхнюю часть. И она впечатляла. Сразу становилось понятно, что – это здоровенная гора. Я из своей снежной дырки мог видеть только часть ее. Верхнюю. Черные угловатые склоны и острый, немного изогнутый белый пик.
Что‑то знакомое… Не вспомнить. Но одно я знал совершенно точно. На территории будущей Ленинградской области ничего подобного быть не могло…
И как только я это осознал, мое бренное парализованное тело воспарило и стремительно понеслось в еще более стремительно темнеющее небо. А потом полет сменился не менее стремительным падением во мрак…
И закончился тоже во мраке.
И я опять не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, но зато теперь у меня были руки и ноги! Я их ощущал. Мне было больно! Как это здорово! Боль!
Радость моя была невыразима. Вернее, выразилась в невнятном мычании, потому что во рту у меня была какая‑то твердая хрень со вкусом деревяшки. О да! Я ощущал вкус. И запах. Вернее, вонь, в которой преобладал оттенок прогорклого жира и копоти.
Я попытался поднять руку…
Не получилось. Зато я осознал, что лежу на чем‑то мягком и вполне могу управлять собственной шеей. Правда, поворот головы ничего нового не дал. Ну, кроме того, что я смог ее повернуть.
Я попытался перевернуться набок… Неудачно.
И тут до меня дошло: я же связан! А та штуковина, которая мешает мне закрыть рот, – это же кляп!
Вот теперь я испугался по‑настоящему. Потому что наконец‑то включилась обычная логика, и я понял простую вещь: моя крепость пала. А сам я жив и в плену у врага.
Я стиснул зубами деревяшку. Нет, перекусить ее мне не удастся. Да и что это мне даст? Какой смысл орать, если крепость захвачена?
Стоп! Но если крепость захвачена, зачем тогда враги заткнули мне рот? Связали – да, понятно. А рот зачем? Помешать мне произнести какое‑нибудь предсмертное проклятие? Сомнительно.
Ладно. Рано или поздно меня навестят. И моя скорбная участь прояснится. А пока не худо бы протестировать организм.
Организм оказался в относительном порядке. Где‑то что‑то болело, но не критично. Мышцы напрягались и расслаблялись, как положено. Кости проворачивались в суставах. Ну, насколько позволяли мои узы. Наблюдались некоторые неудобства. Допустим, было бы неплохо отлить. Но в собственной боеспособности я мог не сомневаться. Если меня развяжут и дадут оружие, то, скорее всего, в грязь лицом ударю не я, а мой противник. Но, боюсь, личное мужество мне придется доказывать по‑плохому, то есть не на поле боя, а на пыточном столбе. Ну что ж… Бывало и похуже. Опять‑таки я человек не бедный, а господа викинги вряд ли ненавидят меня настолько, что откажутся от денег. А их должно хватить не только на мой, но еще на добрых полсотни выкупов. Вот именно в такие моменты и понимаешь: деньги – это свобода.
Эк я, однако, размечтался.
Но – полегчало.
Теперь – ждем.
Глава 9
Pater noster, qui es in caelis…
Ожидание не затянулось. Прошуршала дверная завеса, мелькнула серая тень.
Я напрягся.
И зря.
– Милый, милый, милый… – шершавая ладошка на моем лбу. – Матушка Мокошь, верни мне моего мужа! Патер ностер, кви эс ин челис…
Я офигел. «Отче наш» на латыни из уст моей любимой поразил меня едва ли не больше, чем деревяха во рту.
– Развяжи меня! – потребовал я.
С палкой во рту получилось – не очень. Большие проблемы с дикцией.
Но смысл дошел. Зарёнка пискнула радостно, и через мгновение я обрел способность говорить. Частично. Но девочка у меня сообразительная. Сразу же поднесла мне чашку с теплым молоком. Даже голову мою приподняла заботливо. Напоила и быстренько распустила узлы на ремнях. Что ж, во всяком случае, связали меня грамотно: ничего не затекло. Вот только зачем? Я в плену у свеев?
Комментариев нет