Все, естественно, собирались семьями – в пионеры отдавали, как замуж. На площади толпились родители, бабушки‑дедушки, все двоюродные и троюродные родственники. Дома даже накрывали столы по случаю праздника. И все шли с гвоздиками. Никаких других цветов на приеме в пионеры не было. Откуда взялась эта традиция, никто не знал, но соблюдали ее строго.
Младшим школьникам, особо отличившимся в учебе или в художественной самодеятельности, вменялась почетная обязанность – дарить гвоздики ветеранам войны, ударникам труда и руководству села. То есть всем тем уважаемым людям, кто стоял на трибуне, повязывал галстуки и принимал клятву. Поскольку я была внучкой главного редактора главной районной газеты и у меня были настоящие, а не сшитые фартук и банты, привезенные из Москвы, я вошла в элитную группу «цветочниц».
Девочкам‑«цветочницам» велели прийти заранее. Перед нами лежала здоровенная охапка гвоздик – цветы были грудой свалены на лавочке. Пионервожатая – любимица всего села, самая красивая девушка села (за что и была назначена пионервожатой), дочка главного врача села (и за это тоже она была назначена пионервожатой), которую звали Лиана, инструктировала – взять цветы, преподнести. Если кто‑то скажет речь, тоже взять цветы из кучки и преподнести. Быстро убежать. Чтобы никто не остался без цветов. Всем улыбаться.
Я немного успокоилась – ничего сложного, взять цветы из кучи, отдать, вернуться.
– А для тебя особое поручение, – остановила меня Лиана в тот момент, когда я уже собиралась сбежать за мороженым, пока не начался прием в пионеры.
– Почему для меня?
– Потому что ты внучка уважаемого человека, главного редактора газеты. Разве не понятно? Тебя избрали для самого главного и ответственного возложения.
– Кто избрал? – промямлила я, поскольку не понимала, что такое «возложение». Лиана произносила это слово как «возложэнэ», а попросить объяснить мне по‑осетински я не решилась. Все взрослые говорили со мной по‑русски, все подружки и одноклассники – по‑осетински. И иногда я лучше понимала по‑осетински.
– Я избрала! – гордо ответила Лиана.
Я хотела ей сказать, что она ошиблась с выбором, но она меня не слушала.
– Значит, так, возьмешь цветы из кучи и положишь их к памятнику Ленина. Поняла? Иди медленно и торжественно. Выходи, как только услышишь гимн. Цветы выложи с достоинством, а не просто бросай на постамент. Возложэнэ должно быть красиво. И медленно возвращайся сюда, к лавочке. Все поняла?
– Нет, – прошептала я, но Лиана уже убежала отдавать распоряжения по поводу выноса знамени.
Когда зазвучал гимн, я уже жалела о том, что являюсь внучкой уважаемого человека. Мне было страшно, и гора гвоздик плыла перед глазами. Я взяла из кучки гвоздики и пошла к памятнику. Я честно старалась идти медленно и торжественно. Цветы, как мне казалось, я положила красиво, но потом наклонилась и поправила. Медленно пошла назад. Еле доплелась до лавочки и закрыла глаза.
Очнулась я от нависшей надо мной тени. Даже двух. Надо мной стояли бабушка и Лиана. Бабушка была в парадном костюме, с рядами медалей, которые сверкали на солнце. Лиана стояла с перекошенным лицом. Кажется, у нее даже глаз дергался.
– Что ты сделала? Это же позор! – прошипела бабушка.
– Я ей все рассказала, как надо, – пискнула Лиана. Она чуть не плакала от ужаса.
– Нет, я все‑таки отправлю тебя назад к матери, – продолжала шептать мне бабушка, – ты вся в нее.
Я искренне не понимала, что натворила. Шла слишком медленно? Слишком быстро? Некрасиво возложила цветы?
– Бабушка, что я сделала?
– Смотри, – прошипела бабушка и показала на Ленина.
На постаменте лежали мои гвоздики.
– Их две! Ты положила две гвоздики! – Лиана сдерживалась из последних сил. – Как ты могла Ленину две гвоздики положить? Он же живее всех живых!
Я таращила глаза, поскольку не понимала, чем обидела Ленина.
– Два цветка на похороны несут. Ленину надо было три положить или пять. Ты считать умеешь? – бабушка покраснела от гнева.
– Но он же умер… – пролепетала я, – значит, можно и две.
Бабушка охнула, Лиана прижала руки к губам, чтобы подавить крик.
В это время на трибуне для почетных гостей тоже шла жаркая дискуссия. Почетным гостям было скучно в двадцатый раз выслушивать клятву пионера, и они обратили внимание на то, что на постаменте лежат две чахлые гвоздички, причем одна – со сломанным стеблем. Это я сломала, пока несла.
– Почему две? – спросил кто‑то из важных гостей из города, у которого в нашем селе жила троюродная тетка, и соответственно троюродный племянник в данный момент из последних сил держал на согнутом локте галстук, ожидая торжественной повязки.
– Не знаю, – ответил второй, – лишь бы никто не заметил. Если в газете появится, будет скандал.
Второй чиновник явно не знал, что пресса в этот момент находилась в непосредственной близости от источника сенсации и брала интервью у главной героини этой сенсации.
– Всегда три было или пять, – продолжал рассуждать первый чиновник, – может, распоряжение вышло?
– Может, и вышло, – ответил второй, – регионы иногда быстрее узнают новости, чем мы, тем более здесь.
– Почему? – не понял первый.
– Как почему? Вон Мария стоит – главный редактор местной газеты, у нее дочь живет в Москве, юристом работает, а эта девочка, которая две гвоздики положила, ее дочь, то есть внучка главного редактора. Вот и думай сам. Что мы не знаем, что они знают.
– А что тут думать? Надо остальным сказать, что теперь по две гвоздики надо Ленину класть, а то узнают, что мы до сих пор по три кладем, – скандала не оберешься.
– Да, я тоже думаю, что это неспроста. Но почему нас в известность не поставили?
– Значит, кто‑то недоработал. Надо узнать кто. И уволить, пока не поздно. Если спросят, мы отчитаемся, что виновные понесли заслуженное наказание.
Что было дальше, я не знаю, честно. То есть на республиканском уровне. А на местном уровне бабушка бегала за мной с крапивой по всему огороду и обещала отправить к матери первым же поездом. Лиана быстро приняла предложение выйти замуж за бывшего одноклассника, которого еще до этой торжественной линейки считала недостойным своей руки. Уже через месяц она ходила беременная. Поскольку замужняя женщина, тем более беременная, не могла быть пионервожатой, Лиана с радостью уволилась из школы и погрузилась в домашний быт. Как ни странно, ее скоропалительный брак оказался счастливым.
Бабушка с тех пор шарахалась не только от букетов гладиолусов, но и от гвоздик.
Зато полюбила маки. Тогда выращивание маков не считалось уголовно наказуемым преступлением, и я прекрасно помню, как обрывала головки дикорастущих маков в поле. Помню вязкую жидкость, похожую на молоко. И запах, от которого кружилась голова. Бабушка бросила копать картошку и засадила грядки маками. За маковыми семечками для пирога к ней приходили все соседки.
Пять свадеб
Главными светскими событиями в нашем селе были свадьбы и похороны. На них съезжались родственники, близкие и дальние, из других сел и городов. Приглашались и все жители села, автоматически считавшиеся родней по месту жительства. На свадьбах молодые люди присматривали себе пару, девушки старались показать себя в лучшем ракурсе и продемонстрировать умение танцевать, так что к следующим за свадьбой похоронам родители потенциальных жениха и невесты готовились особенно тщательно – на поминках можно было договориться о приданом. Незамужняя девушка свадьбу даже четвероюродной племянницы ни за что бы не пропустила. Ее мать, а также бабушка, прабабушка, двоюродная бабушка, тетя по отцу, тетя по матери и прочие золовки и снохи, ни за что не пропустили бы похороны, к которым полагалось шить отдельное платье. Где, как не на похоронах, можно обсудить счастье «девочки» и разузнать, кто из достойных молодых людей ищет себе невесту. То есть свадьбы и похороны становились не столько поводом для радости или горя, сколько деловой встречей, на которой стояла задача найти партнера, обсудить финансы, детали договора и масштабы выплат в случае его расторжения. В переводе на сельский язык такие массовые сборища были лучшим способом показать дочь, обсудить, сколько баранов она может принести в семью, поторговаться насчет телевизора – черно‑белого или даже цветного в качестве выкупа, возможно, попросить еще ковер или пианино. Никто не шел на свадьбу как на свадьбу. Никто не шел на похороны как на похороны. Это был бизнес, ничего личного.
Комментариев нет