Маме ничего не оставалось, как оставить Максика одного в квартире. Из всего живого там была только фиалка. Но фиалка привыкла к разгрузочным дням и аскетичному образу жизни, так что даже не рассчитывала на то, что ее отдадут в добрые руки.
Мама завалила кухню хеком – отварным и мороженым, набросала в тарелку колбасы и старых сосисок, налила воды в супницу, чтобы Максик не умер от обезвоживания, и уехала в командировку.
Командировка затянулась. Тетя Люся прислала телеграмму, что тоже задерживается еще на неделю. А может, и на две. Друзья друзей готовы были меня удочерить еще хоть на год. Так что все складывалось удачно. Только не для Максика и фиалки. Про них все забыли напрочь, включая законную хозяйку кота, которая даже не спросила, хорошо ли Максик кушает хек.
Возвращаясь из командировки, мама заехала в овощной магазин – купила свеклы, капусты, морковки, лука, чтобы довезти все на такси, а не тащить потом самой. Когда она открыла дверь квартиры, то увидела промелькнувшую тень. Мама, успев бросить сумки в коридор, захлопнула дверь с другой стороны. Про Максика она не сразу вспомнила. Решила, что в квартире завелись крысы. Когда она снова осторожно приоткрыла дверь, ее догадка подтвердилась – в сумке с овощами сидело существо и жрало капусту. Мама вошла, изо всех сил пнула ногой сумку, и оттуда выскочил Максик с капустным листом в зубах.
Максик исправился. Он больше не просил свежего хека и говядины. Он соглашался на все – фрукты, овощи, макароны и котлеты. Он перестал метить территорию и вел себя как кастрированный кот – ел и спал, ел и спал. И полюбил капустные листы и морковку, только не чистую, вымытую, а грязную.
Максик ластился к вернувшейся из Крыма хозяйке, чего раньше за ним не водилось, и позволял тягать себя за хвост внуку тети Люси. За страдания ему выдавали докторскую колбасу и наливали сливки.
Мама не стала рассказывать соседке, что Максик может питаться даже фиалкой. Он объел несчастный цветок до земли. Ни листика не осталось. Мама не стала выбрасывать горшок и использовала его как раньше – в качестве пепельницы.
Но тема цветов на этом в нашей семье не исчерпалась.
В период увлечения бабушки цветоводством у нее появился поклонник. Тут я должна объяснить. То, что бабушка вышла замуж, ничего не значило. Она, как и прежде, продолжала засиживаться на работе, ездить в командировки и вести тот образ жизни, к которому привыкла.
У бабушки всегда было много почитателей ее таланта. К мужчинам она относилась как к друзьям и очень удивлялась, если они вдруг видели в ней женщину. Нет, никаких романов у нее не было. Может, поэтому ее муж спокойно относился к тому, что к бабушке приезжали мужчины всех возрастов из города, из соседних сел. Или он просто привык и смирился. Бабушке, скорее всего, и в голову не приходило, что ее мужу могут быть неприятны визиты незнакомых мужчин.
У бабушки в тот день был день рождения. Она проснулась утром, умылась, оделась, удивляясь, откуда доносится такой прекрасный запах. То ли воздух так пах, то ли соседи траву покосили – бабушка очень любила запах свежескошенной травы. Когда она вышла на летнюю кухню, там сидел ее поклонник, будем так его называть, специально приехавший из города пораньше. На столе в красивой хрустальной вазе стояли розы. Бабушка ахнула. Розы были свежайшие, чуть ли не с каплями росы на лепестках.
– Какая красота. Никогда у меня таких роз не было! – воскликнула бабушка, будучи уверена в том, что ее поклонник купил цветы в городе и каким‑то чудом их довез.
– А? Розы? Нет, я тебе вазу подарил! – удивился в свою очередь поклонник.
Бабушка уставилась на хрустальную бадью.
– А цветы откуда? Ты ведь и цветы… привез? – уточнила бабушка.
– Нет. Зачем? Не довез бы! У тебя срезал. Ты же сама говорила, что срезаешь в палисаднике цветы. Тебе нравится ваза? Я хотел в коробке вазу подарить, но коробка помялась. Некрасиво. А так – красиво.
Помимо гладиолусов бабушка ненавидела хрусталь во всех видах, который ей исправно дарили на день Победы и майские праздники «от лица сельсовета». Хрусталь пылился или в ее кабинете в редакции газеты, или использовался не по назначению. В конфетнице могли храниться нитки, в вазе для фруктов – мишура для Нового года, а одну из ваз – здоровенную бандуру размером с бочонок для засолки огурцов – бабушка использовала как пресс‑папье.
Так вот, бабушка медленно встала из‑за стола и пошла сначала к туалету, все еще надеясь на то, что поклонник, которого она считала умным и интеллигентным мужчиной, срезал именно «туалетные» розы. Но тот куст по‑прежнему цвел. Тогда бабушка вышла в палисадник и увидела обглоданные палки на месте цветущих кустов. Она взяла секатор и вернулась к поклоннику. Он все понял без слов и поспешил удалиться. Больше его в селе не видели.
Бабушка еще долго плакала над уничтоженными кустами. Соседки предлагали ей новые клубни, Варжетхан обещала лично посадить любые цветы и заговорить их на цветение, но бабушка отказалась. Больше она не предпринимала попыток заняться садоводством. В нашем палисаднике остался цветок алоэ, не опознаваемые ни одним справочником травы знахарки и здоровенная палка гладиолуса. В углу огорода по‑прежнему росла крапива, цвели редкими всполохами ромашки, и единственным напоминанием о личной трагедии стал «туалетный» розовый куст.
– Почему ты больше не захотела цветов? – спросила у бабушки ее подруга.
– От них одни неприятности, – ответила бабушка и как в воду глядела.
Возложэнэ, или Ленин живее всех живых
Поскольку я росла с бабушкой, то цветы и прочие растения тоже не очень различала и относилась к ним равнодушно. Более того, поскольку я считалась московской девочкой, о многих традициях просто не знала. А бабушка не считала нужным меня просвещать. Скандал разразился там, где не ждали – на торжественной линейке в честь приема в пионеры.
В селе подобные праздники отмечались с размахом и относились к ним со всей серьезностью. Клятву пионера учили назубок, галстуки утюжили, и для такого дня девочкам обязательно шили новый белый фартук. Почему шили? Потому что в селе все шили – и школьную форму, и фартуки. Купить можно было только в городе, но кто же будет тратить время и уж тем более деньги на форму? Форменное платье шили «на вырост», рубашки для мальчиков «удлиняли» или «укорачивали», переставляя манжеты. А пионерские галстуки и вовсе считались семейной ценностью, переходящей от старшего сына или дочери, ставших комсомольцами, к младшим братьям и сестрам. Мероприятие, как правило, было приурочено к очередному съезду партии или другой знаменательной дате. В пионеры принимали на площади около Дома культуры, где стоял памятник Ленину. Ленина тоже готовили – мыли, протирали тряпочкой и всячески полировали.
Комментариев нет