– Ты как, держишься? – шепнул он мне в шею, покачал немного, потом тоненько всхлипнул, проглотил рыдание и сжал мою руку. – Мы обязательно найдем Эми, Ник! У нас нет иного выхода. Просто поверь в это!
Несколько секунд Ранд Эллиот сверлил меня голубыми глазами, а затем снова всхлипнул три раза подряд – казалось, икает, – и тут Мэрибет протиснулась к нам сквозь толпу и спрятала лицо под мышку мужа.
Когда мы с тестем рассоединились, она посмотрела на меня снизу вверх огромным круглыми глазами и произнесла:
– Это просто… просто кошмар. Как ты, Ник?
Мэрибет говорила «как ты?», это была не простая любезность, а жизненно важный вопрос. При этом она смотрела мне в лицо, и я не сомневался: теща очень внимательно следит за каждым моим движением. Миссис Эллиот полагала, что каждый поступок должен быть рассмотрен, оценен и классифицирован. Любая мелочь что‑то означает, любой пустяк может оказаться полезным. Мама, папа и дитя, продвинутые люди с учеными степенями по психологии, с девяти утра до полудня выдавали на‑гора больше глубоких выводов, чем многие люди за месяц. Я никогда не забуду, как однажды за обедом отказался от вишневого коблера, а Ранд вдруг склонил голову набок и сказал:
– Ага! Тут у нас иконоборец! Презирает легкий символический патриотизм!
Я хотел отшутиться: мол, вишневый коблер – не самое любимое мое блюдо, а Мэрибет коснулась руки Ранда:
– Это из‑за развода его родителей. Все те вкусняшки, десерты и прочее, которые принято есть за семейным столом, вызывают у Ника отрицательные эмоции.
Это казалось глупым, но льстило невероятно. Люди тратили столько сил, чтобы разгадать мою натуру.
Ответ: я просто не люблю вишни.
Близилась половина двенадцатого. В полицейском участке стояла какофония. Звонили телефоны, кричали люди. Женщина, чьего имени я не расслышал и у которой рассмотрел только раскачивающуюся копну волос, вдруг оказалась рядом со мной. Я понятия не имел, как долго она находилась поблизости.
– …И самое главное, Ник, нужно привлечь людей к поискам Эми, надо им показать: у нее есть семья, ее любят и хотят. Все будет под контролем. Ник, вам нужно будет… Ник?
– Чего?
– Люди захотят услышать заявление ее мужа.
Через все помещение ко мне бежала Го. Она проводила меня до управления, потом отправилась в «Бар», но пробыла там не больше получаса, а теперь вернулась, как будто не видела меня неделю, и лавировала между столами, не обращая внимания на молодого офицера, которому наверняка поручили провести ее внутрь спокойно и без шума.
– Пока все хорошо? – спросила Го, крепко обнимая меня одной рукой. Но в семейке Данн никогда не получалось правильно обниматься – ее палец ткнулся мне в правый сосок. – Жалко, что мама сейчас не с нами, – шепнула она, будто читая мои мысли. – Нет новостей? – произнесла сестра, отстранившись.
– Ничего. Мать его! Ничего…
– Похоже, ты не слишком хорошо себя чувствуешь.
– Я чувствую себя как сраное дерьмо. – Хотелось добавить, что я поступил как полный идиот, не прислушавшись к ее словам о выпивке.
– Я бы тоже прикончила бутылку. – Сестра похлопала меня по спине.
– Так, уже пора, – волшебным образом материализовалась женщина из прессы. – Получится неплохая передача на выходные, на Четвертое июля.
Она проводила нас в мрачный конференц‑зал – алюминиевые жалюзи, складные стулья и стайка скучающих репортеров – и заставила подняться на сцену. Меня охватила неловкость, будто я произношу третью речь на второстепенной бизнес‑встрече, когда аудитория заполнена усталыми людьми, только и думающими о том, как бы вырваться на обед. Но репортеры приободрились, увидев меня – молодого, прилично одетого парня. Потом администраторша водрузила на подставку картонку с наклеенной увеличенной фотографией Эми. Восхитительный портрет. Глядя на него, хотелось воскликнуть: «Как может быть женщина столь прекрасна?»
Она могла, она прекрасна. Я не отрываясь смотрел на фотографию моей жены, а в это время репортеры защелкали и зажужжали камерами. Я вспоминал тот день в Нью‑Йорке, когда разыскал ее после долгой разлуки. Тогда я увидел только светлые волосы и затылок, но сразу узнал Эми. Я воспринял это как знак. На своем веку мне случалось видеть миллионы голов, но я сразу распознал изящный череп Эми, плывущий впереди по Седьмой авеню. Я понял, что это она, понял, что нам суждено быть вместе.
Сверкали вспышки. Я встрепенулся и огляделся по сторонам. Происходящее казалось сюром. Так часто говорят люди, описывая что‑то необычное. Раньше я думал: «Ну откуда вы, мать вашу, можете знать, что такое сюр?» Похмелье давало о себе знать. Левый глаз пульсировал, словно сердце.
Фотокамеры продолжали щелкать, кинокамеры – жужжать. Два семейства, поджав губы, стояли рядом. Из всех нас только Го немного напоминала живого человека. Остальные – биороботы, клонированные и растыканные туда и сюда. Эми на картинке и то выглядела более живой. Всем нам доводилось видеть подобные пресс‑конференции, когда бесследно пропадали другие женщины. И теперь мы сами вынуждены играть в спектакле для прессы – взволнованная, но преисполненная надежд родня. Мутные от кофеина глаза, руки – как у тряпичных кукол.
Прозвучало мое имя, аудитория затаила дыхание. Шоу начинается.
Позже, просматривая новости, я не узнавал свой голос. И едва‑едва узнал лицо. Последствия пьянки меня не красили – не человек, а мешок с дерьмом. Я очень боялся, что голос будет дрожать, а потому фразы получались рублеными, будто я читал срочное сообщение. «Мы хотим, чтобы Эми вернулась домой целая и невредимая…» Совершенно фальшиво и неубедительно. С таким же успехом я мог произносить случайные числа.
Ранд Эллиот подошел и попытался спасти меня:
– Наша дочь Эми – жизнерадостная, всеми любимая девочка. Это единственный ребенок в нашей семье. Она умная, красивая и добросердечная. Удивительная Эми – вот она кто. Мы хотим, чтобы она вернулась. И Ник хочет, чтобы она вернулась.
Он положил ладонь мне на плечо, промокнул платком глаза. И я невольно ожесточился, во мне снова заговорил отец: «Мужчины не плачут».
– Мы все хотим ее вернуть, – продолжал Ранд. – Вернуть в семью, к родным и близким. Наш координационный пункт будет находиться в гостинице «Дэйз».
Позже в газетных новостях появились фотографии Ника Данна, мужа пропавшей женщины, который стоял истуканом рядом с тестем. Руки скрещены на груди, остекленевший взгляд. Он выглядел почти скучающим рядом с плачущими родителями Эми. Дальше было хуже: моя запоздалая реакция. Стремление показать, что я не говнюк, я неплохой парень, несмотря на пустой взгляд и надменное лицо придурка. Вот она, откуда ни возьмись, улыбка, о которой просил Ранд. Улыбка, так необходимая для его дочери.
Комментариев нет