Исчезнувшая

Согласно очередности, в этом месяце чек должна была отправлять Го. И я уверен, что июль – ее месяц. Впрочем, как уверен и в том, что она уверена: в июле очередь моя.

Го как‑то сказала, что мы, должно быть, подсознательно забываем посылать по почте чек, поскольку не хотим вспоминать о человеке, который является нашим отцом.

Когда я рассказывал Риордану о незнакомце, которого видел в брошенном соседями доме, зазвонил дверной звонок. Мне этот звук показался таким будничным, как если бы я ждал разносчика пиццы.

Вошли два бесконечно усталых детектива. Мужчина стройный, даже тощий, с лицом, сужающимся к подбородку, как капля. Женщина показалась мне жуткой уродиной – просто ходячий кошмар. Круглые глазки, как пуговки, длинный нос, кожа вся в черных точках, длинные жидкие волосы цвета извалявшегося в пыли кролика. Меня растили три женщины: бабушка, мама и ее сестра. Они всегда были веселыми и здоровыми, ладными и крепкими. Но красавицами их никто бы не назвал. Эми стала первой красивой женщиной в моей жизни.

Уродливая заговорила, почти слово в слово повторяя офицера Веласкес:

– Мистер Данн? Я детектив Ронда Бони. Это мой напарник, детектив Джим Джилпин. Как мы поняли, вы беспокоитесь насчет своей жены?

Мой желудок довольно громко заурчал в ответ, но все притворились, что не услышали.

– Мы осмотримся тут, сэр? – проговорил Джилпин.

Я обратил внимание на тяжелые мешки под его глазами и седину в усах. Рубашка не была измятой, но сидела на нем криво; казалось, от него должно вонять сигаретами и дешевым кофе, хотя он пах мылом «Диал».

Я провел их до гостиной и указал еще раз на следы погрома, среди которых копошились на коленях двое молодых копов, как будто рассчитывали найти что‑то важное. Бони указала мне на кресло в столовой, подальше от признаков борьбы.

Там Ронда Бони, не спуская с меня внимательных воробьиных глазок, обрушила на мою голову ту же череду вопросов, что немного раньше – Веласкес и Риордан. Тем временем Джилпин ползал на коленях, изучая гостиную.

– Вы позвонили друзьям или родственникам, к которым ваша жена могла отправиться в гости?

– Я… нет, еще нет… Мне казалось, надо дождаться вас.

– О?! – Бони улыбнулась. – Позвольте, я угадаю – родительский любимчик.

– Что?

– Вы в детстве.

– У меня есть сестра‑близнец.

Я ощутил, как что‑то внутри сжалось. Почему? Любимая ваза Эми лежала на полу целая и невредимая, закатившись под стену. Свадебный подарок. Работа японских мастеров, моя жена прятала вазу раз в неделю перед приходом уборщика, опасаясь, что он разобьет.

– Это только мое предположение – почему вы дожидались нас. Привыкли, что кто‑то всегда берет на себя ответственность, – сообщила Бони. – Примерно как мой младший брат. Все зависит от того, кто за кем родился. – Она небрежно черкнула в блокноте.

– Ладно. – Я сердито пожал плечами. – Вам сказать, кто я по гороскопу, или приступим к делу?

Но Бони, любезно улыбаясь, молчала и смотрела.

– Я ждал вас, чтобы начать поиски, потому что она наверняка не в дружеской компании. – Я указал на беспорядок в гостиной.

– Мистер Данн, вы живете здесь два года? – спросила сыщица.

– В сентябре будет два.

– А приехали откуда?

– Нью‑Йорк.

– Город?

– Да.

Она указала наверх, безмолвно спрашивая разрешения. Я кивнул и пошел следом. Джилпин двинулся за нами.

– Там я был писателем, – ляпнул я, прежде чем успел прикусить язык.

Даже спустя два года я не хотел, чтобы люди знали, каково мне жилось в Нью‑Йорке.

Бони:

– Звучит солидно.

Джилпин:

– О чем писали?

Я растянул ответ, поднимаясь.

– Я писал для журналов (ступенька), писал о поп‑культуре (ступенька), писал для мужских журналов (ступенька).

Наверху я обернулся и увидел, что Джилпин смотрит в сторону гостиной.

– Поп‑культура? – переспросил он и пошел вверх. – Что это?

– Популярная культура, – ответил я. Бони терпеливо нас дожидалась. – Кинофильмы, телевидение, музыка, но знаете… не высокое искусство, не претенциозное.

Я поморщился. Претенциозное? Высокопарно получилось. Нужно, наверное, перевести этим простакам с моего английского тире впитанного на Восточном побережье, на их английский тире народный говор Среднего Запада. «Ну, я позырю кинишко и чего‑нибудь настрочу про него, типа мнение».

– Она любит кино, – заявил Джилпин, указывая на Бони.

– Ага, люблю, – кивнула она.

– Сейчас я хозяин «Бара» в центре города, – сообщил я.

Хотел добавить, что немного преподаю в колледже, но вдруг показалось, что говорить об этом сейчас было бы лишним.

Бони заглянула в ванную комнату, оставив меня и Джилпина в коридоре.

– «Бар»? – говорила она. – Я знаю это заведение. Туда хочется заглянуть. Очень правильное название. Звучит как‑то так…

– Похоже на умный ход, – подсказал Джилпин.

Бони зашагала к спальне, мы потянулись за ней.

– Жизнь среди пива не так уж плоха, – сказала она.

– Иногда ответ находят на дне бутылки, – заметил я и поморщился – так неуместно это прозвучало.

Мы вошли в спальню.

– Ну, это не про меня, – хихикнул Джилпин.

– Видите, как утюг стоит? – спросил я.

Бони кивнула, распахнула двери нашей гардеробной и, включив свет, принялась шарить между платьями и рубашками. Вдруг она неразборчиво буркнула и, нагнувшись, подняла коробку, тщательно обернутую серебристой бумагой.

Мои кишки свернулись в узел.

– Чей‑то день рождения? – спросила она.

– Годовщина нашей свадьбы.

Бони и Джилпин дернулись, как пауки, но притворились, что ничего не было.

* * *

К тому времени, как мы вернулись в гостиную, молодые офицеры уже ушли. Джилпин опустился на колени, пожирая глазами перевернутую оттоманку.

– Гм… – заговорил я. – Кажется, у меня мандраж…

– Я вас ни в чем не обвиняю, Ник, – сказал Джилпин.

Его бледно‑голубые глаза сковывали, лишали воли.

– Что‑то можно сделать? Ну, чтобы найти мою жену. Я имею в виду, раз она явно пропала…

Бони подошла к свадебному портрету на стене: я в смокинге, улыбка в тридцать два зуба приклеилась к лицу, рука неестественно обнимает Эми за талию; белокурые волосы моей жены завиты и распушены, ее фату вздымает бриз Кейп‑Кода, глаза открыты чересчур широко, потому что она всегда в последний миг моргала и сдерживалась изо всех сил. Прошли всего сутки после Дня независимости – запах серы от фейерверков смешивался с ароматом моря. Лето.

На мысе было прекрасно. Я хорошо помню, как за несколько месяцев до того обнаружил, что Эми, моя подруга, весьма богата, что она единственный ребенок в семье очень талантливых авторов. Своего рода икона, на которую я молился с детства посредством книжной серии о ее тезке – «Удивительной Эми». Она рассказала о себе спокойным, будничным тоном, как будто я только что вышел из комы. Как будто ей часто приходилось говорить эти слова раньше и всякий раз с аховым результатом, – возможно, о богатстве она рассказывала бы с бо́льшим энтузиазмом, если бы не понимала, что сама не слишком много усилий потратила для его достижения.