Несчастная Наташа волновалась так, что у нее даже голос сел. Роль обличителя чужих пороков ей совершенно не подходила.
– Дуня… то есть Евдокия…
– Комсомолка Аленичева, – строго поправила ее Ирина.
– Да, комсомолка Аленичева собирается выйти замуж и переехать к мужу, – выговорила Наташа, с трудом прокашлявшись. – Вот. Мы должны рассмотреть ее персональное дело.
– А что, замуж выходить нельзя, что ли? – выкрикнул с места Тимур.
Галия укоризненно покачала головой, но карточку не подняла. Вопрос вполне правомерный, а Наташа пока плохо справляется.
С грехом пополам удалось заставить комсорга поведать группе, что Евдокия Аленичева собралась замуж за гражданина Испании и после регистрации брака хочет подать документы на выезд, чтобы жить вместе с мужем в Барселоне.
– И чё? – снова подал голос Тимур. – В чем криминал‑то? Что мы должны разобрать? В кино хотя бы понятно было, там жена жаловалась, что муж ее бил, а тут‑то чего?
Красная карточка.
Ирине пришлось прийти на помощь комсоргу, Наташа даже после первого собрания и просмотра фрагмента фильма так и не усвоила, в чем должна заключаться ее роль.
– Кто хочет высказаться и осудить комсомолку Аленичеву? – требовательно спросила секретарь комсомольской организации.
Никто не захотел. Подозреваю, что никто и не понимал, за что можно осуждать девушку, собравшуюся замуж за иностранца. Первым сориентировался Артем, но этого и следовало ожидать: он исправно посещал ежедневные занятия у Галии и был информирован куда лучше остальных участников. Он произнес четкую, хорошо выстроенную речь о бездуховности западной жизни и о несовместимости звания «советский комсомолец» с буржуазным омещаниванием, которое неизбежно произойдет с Аленичевой, если она переедет в капиталистическую страну Испанию.
– Еще есть мнения? – задала вопрос Ирина, когда Артем сел на место.
Мнений не было. Поднялась Полина, вид у нее был такой, что молодые участники все как один невольно вжали головы в плечи. Актриса, что и говорить! Еще ни слова не произнесла, только встала из‑за стола, а уже всё стало понятно.
– Товарищи комсомольцы, – произнесла она хорошо поставленным голосом, – я как представитель горкома комсомола не могу не выразить удивления вашим безразличием к судьбе Аленичевой. Евдокия – ваш товарищ, вы учитесь на одном курсе, и когда Аленичева попала в беду и готовится совершить опрометчивый шаг, ни у кого из вас не нашлось нужных слов, чтобы удержать ее от этого шага и объяснить ей, чем впоследствии обернутся для нее такие необдуманные поступки.
Говорила Полина долго. Сначала о том, что комсомольцы должны активно осуждать Евдокию, а не сидеть молча, потому что комсомолец должен всегда и всюду занимать активную позицию и бороться с пережитками буржуазного строя в сознании своих товарищей. Во второй части выступления представитель горкома комсомола обвиняла несчастную Дуню в предательстве Родины, которую влюбленная девушка собралась покинуть ради того самого мещанского счастья, которое неизбежно обрушится ей на голову, если она переедет в Испанию.
Я наблюдал за лицами ребят. Это было великолепное зрелище. Но то ли еще будет! Общая канва сценария мне знакома, мы ее заранее обсудили с Гримо, Полиной, Ириной и Галией, и я знал, что впереди меня ждет немало интересного.
Полина закончила, и оживился Виссарион‑Гримо.
– А, кстати, где вы, Аленичева, познакомились с гражданином Испании? Насколько мне известно, в вашем институте не обучаются студенты из этой страны. Так как же состоялось ваше знакомство?
– Мигель приехал в качестве туриста, он просто ждал около гостиницы, когда соберется группа и подойдет экскурсовод, а я шла мимо… – ответила Евдокия.
– Около какой гостиницы? – быстро спросил Гримо, сдвинув брови.
– Около «Интуриста».
– А вы сами, Аленичева, что делали в этой гостинице? – голос актера начал наливаться яростью и обличительным пафосом. – В «Интуристе» должны находиться только зарубежные гости, а советской студентке, комсомолке, там делать нечего. Для чего вы ходили туда?
– Я… Я не ходила туда, то есть внутрь не заходила, я шла мимо… Был дождь, грязно очень, у меня оторвался ремешок на сумке, потому что она тяжелая, много книг… Ремешок оторвался, сумка упала в грязь, Мигель подошел, помог мне, поджал кольцо, на котором ремешок держался… И мы познакомились, вот и все.
– Это позор! – загрохотал Гримо, причем так натурально, что в первый момент я даже поверил ему. – Вы, комсомолка Аленичева, бессовестно клевещете на всю нашу советскую молодежь! Я никогда не поверю, что в центре Москвы посреди бела дня не нашлось ни одного мужчины, который вам помог бы. Ни одного, кроме какого‑то заезжего испанца! И во всей нашей необъятной стране, среди двухсот пятидесяти миллионов жителей, вы не нашли достойного молодого человека, вместе с которым вы будете идти по жизни и вносить свой вклад в строительство коммунистического будущего! Вместо этого вы умышленно шатаетесь возле гостиницы, где проживают иностранцы, и ищете способ завязать знакомство, чтобы продать свою девичью честь в обмен на материальные блага капиталистического псевдорая. Вам Родина дала всё: бесплатное образование, бесплатное медицинское обслуживание, счастливое детство, дружбу ваших товарищей, а вы что хотите сделать в ответ? Предать свою великую Родину и уехать!
Над первым столом взметнулась рука Сергея.
– Вот комсомолец Гребенев хочет выступить, – обрадованно сказала Наташа.
Ирина сделала царственный разрешающий жест.
– Очень хорошо. Давай, Гребенев.
– Как вы можете? – взволнованно заговорил Сергей. – Как вам не стыдно обвинять Евдокию в проституции? Она…
Красная карточка. И еще одна, в другой руке. Это означало, что всего двумя короткими фразами Сергей ухитрился нарушить сразу два правила поведения на собрании. Одно нарушение я понимал: рядовой комсомолец ни при каких условиях не смел сказать человеку из райкома (каковым на сегодня являлся Гримо) подобные слова. А второе нарушение в чем состоит?
– Представитель райкома не мог обвинять девушку в проституции, – шепотом пояснила Галия. – Потому что проституции как явления в Советском Союзе не было.
– Как – не было? – изумился я. – А куда же она делась?
– Да была, конечно, но все обязаны были считать, что ее нет. Потому что советская власть такая замечательная, что все буржуазные пороки изжила. Девушку в те годы можно было обвинять публично только в недостойном поведении, а слово «проституция» применительно к комсомолке употреблять нельзя, понимаете? Это означало бы признание того факта, что явление существует.
Сергей помолчал, потом снова заговорил:
– Прошу прощения, я попробую еще раз. Я бы хотел вступиться за Евдокию. Я знаю ее как старательную студентку и хорошего товарища, она никогда не отказывает в помощи, поддерживает, доброжелательная и ответственная. Я не верю, что комсомолка Аленичева способна предать Родину и погнаться за дешевыми буржуазными радостями. Она любит своего будущего мужа и намерена построить с ним крепкую семью. Возможно, Аленичева просто немного поторопилась с определением будущего местожительства, необдуманно пошла на поводу у жениха, который, конечно же, как и любой человек, хочет жить на своей родине и не мыслит существования в другой стране. Просто этот Мигель еще совсем мало знает о России…
Комментариев нет