Знак

11. Кайра

На рассвете традиционный бой барабанов возвестил о начале праздника. Первые звуки донеслись из амфитеатра в центре города. Грохот разрастался, по мере того как присоединялись новые исполнители. Барабаны символизировали Начала: самые первые удары наших сердец, первые ростки жизни, расцветшие нашим нынешним могуществом. Мы праздновали Начала целую неделю, затем все трудоспособное население грузилось на побывочный корабль и следовало за Током по галактике. Лететь полагалось до тех пор, пока токотечение не изменит цвет на синий, после чего – приземлиться на указанную Током планету, забрать причитающуюся добычу и вернуться домой.

Мне всегда нравились эти звуки, потому что они означали скорый отлет. В космосе я чувствовала себя свободнее, чем на планете. Но сейчас в бое барабанов мне мерещился стук умирающего сердца Узула Зетсивиса.

В дверном проеме появился Акос. Темные патлы парня торчали в разные стороны, глаза расширились от изумления.

– Что еще за тарарам? – спросил он, привалившись к косяку.

Несмотря на боль, я не могла удержаться от смеха. Никогда прежде не видела его таким растрепанным: пижамные штаны измяты, на щеке краснеет отпечаток простыни.

– Просто начало Праздника Побывки, – объяснила я. – Расслабься. И штаны поправь.

Он зарделся и быстро поправил пижаму.

– А мне‑то откуда было знать? – буркнул он. – Ты не могла бы предупредить меня заранее, что начнется концерт, напоминающий бой военных барабанов?

– И лишить себя такого удовольствия? Надо же когда‑нибудь развлекаться!

– Ваши шотетские «развлечения» заставляют меня думать, что я нахожусь в смертельной опасности.

Усмехнувшись, я подошла к окну. Улицы были запружены народом. Пыль поднималась до небес, люди топали к центру Воа, чтобы принять участие в празднике. Многие облачились в синее – любимый шотетский цвет, другие – в фиолетовое и зеленое. Но все – в броне и во всеоружии, с разрисованными лицами, со сверкающей бижутерией на шеях и запястьях, кое‑кто – в венках из нежных только что срезанных цветов. Здесь, у экватора, от растений не требовалось силы и выносливости ледотравья.

Наши цветы – хрупки, они рассыпаются от грубого прикосновения, оставляя тонкий сладкий аромат.

Будут сражения на арене и театрализованные представления, посвященные важнейшим моментам шотетской истории, прилетят гости с других планет, а команда побывочного корабля займется наведением лоска после ремонта. В последний день мы с Ризеком покинем поместье и возглавим процессию, направляющуюся на звездолет, который заберет нас на Побывку. Первыми взойдем по трапу, после чего на борт поднимутся остальные.

Ритуал я знала назубок и даже любила, несмотря на то, что с нами больше не было родителей, обучивших нас с братом соблюдать шотетские традиции.

– Моя семья лишь с недавних пор правит шотетами, – задумчиво произнесла я. – Когда я родилась, наш народ уже изменился под руководством моего отца. По крайней мере, так написано в книгах, которые я читала.

– А ты много читаешь? – поинтересовался Акос.

– Да.

Я любила читать на ходу: таким образом я отвлекалась от боли.

– По‑моему, – продолжила я, – именно в неделю Побывки мы становимся… настоящими. Сам праздник, барабаны, корабль…

Вдоль ограды, взявшись за руки, пробежали хохочущие ребятишки. Компания взрослых горожан приостановилась, чтобы посмотреть на наше поместье.

– В прошлом шотеты были космическими скитальцами, а не…

– Не убийцами и ворами?

Я схватилась за левую руку, броня прогнулась под моими пальцами.

– Если тебе нравится праздник, почему ты отказалась пойти?

– И до полуночи торчать рядом с Ризеком? – фыркнула я. – Нет уж, спасибо!

Акос стоял совсем близко, тоже глядя в окно. По улице прошаркала старуха, поправляя неуклюжими артритными пальцами растрепавшийся в давке яркий шарф. Ее догнал юноша с охапкой цветочных венков и водрузил один ей на голову, прямо поверх шарфа.

– Побывка, поиск добычи… Не понимаю я ваших традиций. А как вы решаете, куда надо лететь? – спросил Акос.

Барабаны продолжали бить в ритме шотетских сердец, перекрывая музыку и отдаленный рев толпы. Звуки сливались в странный гулкий аккорд.

– Если хочешь, я тебе покажу, – предложила я. – Начало совсем скоро.

Я приотворила потайную дверь спальни, поманила Акоса за собой, и мы нырнули в скрытые переходы дома Ноавеков. Над моей головой путеводной звездой мерцал шар с фензу, но я ступала с осторожностью: половицы были старыми и рассохшимися, а из опорных балок в самых неожиданных местах торчали кривые гвозди. Притормозив перед развилкой, я ощупала балку в поисках вырезанных на ней знаков. Зарубка слева показывала, что коридор ведет на первый этаж. Нащупав рубашку Акоса, я потащила парня к левому ответвлению. Он поймал меня за запястье, и мы, сцепив пальцы, зашагали вперед. Я надеялась, что скрип дерева заглушит мое порывистое дыхание.

Мы приблизились к комнате Изыскателей неподалеку от Оружейной, где я когда‑то впервые увидела Керезетов. Нажав на панель, я сдвинула ее так, чтобы мы могли протиснуться в щель. В комнате царил полумрак, и окруженные голограммами Изыскатели, стоявшие в ее центре, нас не заметили. Кое‑кто измерял расстояние с помощью тонких световых рулеток, а кто‑то диктовал координаты, сверяясь с экранчиками на запястьях.

Тем не менее я из гордости выпустила руку Акоса.

Изыскатели были заняты калибровкой модели галактики. После аккуратной сверки их ждала новая задача: анализ движения Тока. Его отливы и приливы указали место очередных раскопок.

– Это модель галактики, – прошептала я.

– Галактики? Но здесь – только наша Солнечная система.

– Не забывай, мы, шотеты, – странники. Мы летали далеко за пределы нашей системы, но не нашли там планет, пригодных для обитания, только звезды. Насколько нам известно, эта Солнечная система – единственная в галактике.

Модель представляла собой громадную голограмму. В центре сияло Солнце, по краям плыли осколки Луны. Модель выглядела вполне материальной, до тех пор, пока кто‑нибудь из Изыскателей не пересекал ее насквозь, чтобы сделать какой‑нибудь замер, в результате чего голограмма плавно изменялась. Передо мной проплыла наша «планета» – она напоминала пузырь, заполненный густым белым паром. Ближе всех к Солнцу вращалась станция Ассамблеи: корабль, гораздо крупнее нашего побывочного судна, политический центр галактики.

– После того как будет уточнен апоцентр Отира, модель можно считать завершенной, – внезапно произнес тощий Изыскатель. – Еще один‑два изита.

У него были сутулые плечи, словно он пытался свернуться в шар, тем самым защитив сердце.

Изит, сокращенно – ИЗ, – единица измерения, равная примерно ширине моего мизинца. Иногда, когда под рукой не было лучевой рулетки, я измеряла предметы собственными пальцами.

– Потрясающая точность, – отозвался коротышка с круглым, подрагивающим животиком. – Один‑два изита, значит? Ты серьезно? Это все равно что сказать «одна‑две планеты».

– Одна тысяча четыреста шестьдесят семь изитов, – сказал тощий. – Как будто для Тока есть разница.

– Ты никогда не мог понять тонкости нашего искусства, – заметила женщина, широкими шагами направляясь прямо к «Солнцу».