– Украли! Перфишка! Перфишка! Украли! – заревел он благим матом.
Казачок Перфишка кубарем, в одной рубашке, вылетел из чулана, в котором спал…
Словно пьяные столкнулись оба – и барин, и единственный его слуга – посреди двора; словно угорелые, завертелись они друг перед другом. Ни барин не мог растолковать, в чем было дело, ни слуга не мог понять, чего требовалось от него. «Беда! беда!» – лепетал Чертопханов. «Беда! беда!» – повторял за ним казачок. «Фонарь! Подай, зажги фонарь! Огня! Огня!» – вырвалось наконец из замиравшей груди Чертопханова. Перфишка бросился в дом.
Но зажечь фонарь, добыть огня было нелегко: серные спички в то время считались редкостью на Руси; в кухне давно погасли последние уголья – огниво и кремень не скоро нашлись и плохо действовали. С зубовным скрежетом вырвал их Чертопханов из рук оторопелого Перфишки, стал высекать огонь сам: искры сыпались обильно, еще обильнее сыпались проклятия и даже стоны, – но трут либо не загорался, либо погасал, несмотря на дружные усилия четырех напряженных щек и губ! Наконец минут через пять, не раньше, затеплился сальный огарок на дне разбитого фонаря, и Чертопханов, в сопровождении Перфишки, ринулся в конюшню, поднял фонарь над головою, оглянулся…
Все пусто!
Он выскочил на двор, обежал его во всех направлениях – нет коня нигде! Плетень, окружавший усадьбу Пантелея Еремеича, давно пришел в ветхость и во многих местах накренился и приникал к земле… Рядом с конюшней он совсем повалился, на целый аршин в ширину. Перфишка указал на это место Чертопханову.
– Барин! посмотрите‑ка сюда: этого сегодня не было. Вон и колья торчат из земли: знать, их кто вывернул.
Чертопханов подскочил с фонарем, повел им по земле…
– Копыта, копыта, следы подков, следы, свежие следы! – забормотал он скороговоркой. – Тут его перевели, тут, тут!
Он мгновенно перепрыгнул через плетень и с криком: «Малек‑Адель! Малек‑Адель!» – побежал прямо в поле.
Перфишка остался в недоуменье у плетня. Светлый кружок от фонаря скоро исчез в его глазах, поглощенный густым мраком беззвездной и безлунной ночи.
Все слабей и слабей раздавались отчаянные возгласы Чертопханова…
VIII
Заря уже занялась, когда он возвратился домой. Образа человеческого не было на нем, грязь покрывала все платье, лицо приняло дикий и страшный вид, угрюмо и тупо глядели глаза. Сиплым шепотом прогнал он от себя Перфишку и заперся в своей комнате. Он едва держался на ногах от усталости, но он не лег в постель, а присел на стул у двери и схватился за голову.
– Украли!.. украли!
Но каким образом умудрился вор украсть ночью, из запертой конюшни, Малек‑Аделя? Малек‑Аделя, который и днем никого чужого к себе не подпускал, – украсть его без шума, без стука? И как растолковать, что ни одна дворняжка не пролаяла? Правда, их было всего две, два молодых щенка, и те от холоду и голоду в землю зарывались – но все‑таки!
«И что я стану теперь делать без Малек‑Аделя? – думалось Чертопханову. – Последней радости я теперь лишился – настала пора умирать. Другую лошадь купить, благо деньги завелись? Да где такую другую лошадь найти?»
– Пантелей Еремеич! Пантелей Еремеич! – послышался робкий возглас за дверью.
Чертопханов вскочил на ноги.
– Кто это? – закричал он не своим голосом.
– Это я, казачок ваш, Перфишка.
– Чего тебе? Аль нашелся, домой прибежал?
– Никак нет‑с, Пантелей Еремеич; а тот жидовин, что его продал…
– Ну?
– Он приехал.
– Го‑го‑го‑го‑го! – захолкал Чертопханов и разом распахнул дверь. – Тащи его сюда! тащи! тащи!
При виде внезапно появившейся всклокоченной одичалой фигуры своего «благодетеля» жид, стоявший за спиною Перфишки, хотел было дать стречка; но Чертопханов в два прыжка настиг его и, как тигр, вцепился ему в горло.
– А! за деньгами пришел! за деньгами! – захрипел он, словно не он душил, а его душили. – Ночью украл, а днем за деньгами пришел? А? А?
– Помилуйте, ва…се благо…родие, – застонал было жид.
– Сказывай, где моя лошадь? Куда ты ее дел? Кому сбыл? Сказывай, сказывай, сказывай же!
Жид уже и стонать не мог; на посиневшем его лице исчезло даже выражение испуга. Руки опустились и повисли; все его тело, яростно встряхиваемое Чертопхановым, качалось взад и вперед, как тростник.
– Деньги я тебе заплачу, я тебе заплачу сполна, до последней копейки, – кричал Чертопханов, – а только я задушу тебя, как последнего цыпленка, если ты сейчас не скажешь мне…
– Да вы уже задушили его, барин, – смиренно заметил казачок Перфишка.
Тут только опомнился Чертопханов.
Он выпустил шею жида; тот так и грохнулся на пол. Чертопханов подхватил его, усадил на скамью, влил ему в горло стакан водки – привел его в чувство. И, приведши его в чувство, вступил с ним в разговор.
Оказалось, что жид о краже Малек‑Аделя не имел ни малейшего понятия. Да и с какой стати было ему красть лошадь, которую он сам достал для «почтеннейшего Пантелея Еремеича»?
Тогда Чертопханов повел его в конюшню.
Вдвоем они осмотрели стойла, ясли, замок на двери, перерыли сено, солому, перешли потом на двор; Чертопханов указал жиду следы копыт у плетня – и вдруг ударил себя по ляжкам.
– Стой! – воскликнул он. – Ты где лошадь купил?
– В Малоархангельском уезде, на Верхосенской ярмарке, – отвечал жид.
– У кого?
– У казака.
– Стой! Казак этот из молодых был или старый?
– Средних лет, степенный человек.
– А из себя каков? На вид каков? Небось плут продувной?
– Долзно быть, плут, васе благородие.
– И что, как он тебе говорил, плут‑то этот, – лошадью он владел давно?
– Помнится, говорил, что давно.
– Ну, так и некому было украсть, как именно ему! Ты посуди, слушай, стань сюда… как тебя зовут?
Жид встрепенулся и вскинул своими черными глазенками на Чертопханова.
– Как меня зовут?
– Ну, да: как твоя кличка?
– Мошель Лейба.
– Ну, посуди, Лейба, друг мой, – ты умный человек: кому, как не старому хозяину, дался бы Малек‑Адель в руки! Ведь он и оседлал его, и взнуздал, и попону с него снял – вон она на сене лежит!.. Просто как дома распоряжался! Ведь всякого другого, не хозяина, Малек‑Адель под ноги бы смял! Гвалт поднял бы такой, всю деревню бы переполошил! Согласен ты со мною?
– Согласен‑то согласен, васе благородие…
– Ну и, значит, надо прежде всего отыскать казака того!
– Да как зе отыскать его, васе благородие? Я его всего только разочек видел – и где зе он теперь – и как его зовут? Ай, вай, вай! – прибавил жид, горестно потрясая пейсиками.
– Лейба! – закричал вдруг Чертопханов, – Лейба, посмотри на меня! Ведь я рассудка лишился, я сам не свой!.. Я руки на тебя наложу, если ты мне не поможешь!
– Да как зе я могу…
– Поедем со мною и станем вора того разыскивать!
Комментариев нет