Жуань сидела за письменным столом с закрытыми глазами. Вэньцзе подошла и осторожно прикоснулась к ее лицу и рукам – они оказались холодными. Еще только войдя в дверь, девушка заметила на столе пустую склянку из‑под таблеток…
Она некоторое время постояла в молчании. Затем повернулась и пошла к выходу. Она больше не чувствовала скорби. Вэньцзе стала как счетчик Гейгера, зашкаливший от слишком сильной радиации: не способный к измерениям, он молчит и ничего не может показать.
Но на самом пороге Вэньцзе обернулась и окинула комнату взглядом в последний раз. Она заметила, что профессор Жуань перед смертью позаботилась о своей внешности: на губах ее была яркая помада, на ногах – туфли на тонком высоком каблуке.
Глава 2
«Безмолвная весна»
Два года спустя, хребет Большой Хинган
«Поберегись!»
За возгласом последовал треск, и могучая даурская лиственница, массивная, как колонна Парфенона, рухнула на землю. Е Вэньцзе ощутила, как дрогнула почва под ногами.
Орудуя топором и пилой, она принялась очищать ствол от ветвей. Каждый раз, проделывая эту работу, она чувствовала себя так, будто обрубает руки‑ноги мертвому великану. Иногда ей даже казалось, что этот великан – ее отец, и тогда в ней просыпались воспоминания о той страшной ночи, когда она обмывала его тело в морге. Сучки и трещины в древесине казались рубцами и ранами на теле ее отца.
Больше ста тысяч человек – шесть дивизий и сорок один полк Производственно‑строительного корпуса – рассыпались по необозримым степям и лесам Внутренней Монголии. Многие из «образованной молодежи» – студенты, лишенные возможности продолжать учебу, – покинули города и прибыли в эти негостеприимные места, движимые романтической жаждой подвига: как только танковые соединения советских империалистов‑ревизионистов пересекут китайско‑монгольскую границу, они, молодые бойцы, возьмут оружие и встанут живым щитом на их пути. Собственно, такова и была стратегическая цель создания Производственно‑строительного корпуса.
Однако война, которой они так жаждали, была словно горы по ту сторону степи: видны четко, но недостижимы, как мираж. Поэтому им пришлось удовлетвориться расчисткой полей, выпасом скота и лесоповалом.
Вскоре молодые мужчины и женщины, когда‑то потратившие немало юношеской энергии на паломничество к священным местам революционной славы, обнаружили, что по сравнению с необъятным небом и просторами Внутренней Монголии самые великие города Китая – лишь тесные овечьи загоны. Здесь, посреди бесконечных холодных чащ и покрытых травой лугов, их революционный пыл расходовался впустую. Даже если бы все бойцы Корпуса изошли кровью, она остыла бы быстрее, чем кучка коровьего навоза, и пользы от нее было бы не больше. Но такова была судьба этого поколения – вспыхнуть и сгореть в пламени революции. Под их бензопилами холмы, покрытые необозримыми лесами, превращались в голые бугры. Под их тракторами и комбайнами бескрайние степи становились сначала хлебными полями, а затем пустынями.
Е Вэньцзе уничтожение лесов, которому она была живым свидетелем, казалось безумием. Величественные даурские лиственницы, вечнозеленые сосны, стройные белые березы, высоченные, под облака, корейские осины, ароматные сибирские кедры, а вместе с ними и черные березы, дубы, горные ясени и чозении – под топор шло все, на что падал взгляд. Сотни бензопил гудели, словно туча стальной саранчи. Там, где проходили товарищи Е Вэньцзе, из земли торчали лишь пни.
Поваленную даурскую лиственницу, лишенную ветвей, оставалось только прицепить к трактору. Е осторожно провела ладонью по свежему спилу. Она часто так делала – словно спил был огромной раной и она могла почувствовать боль дерева. Внезапно она заметила, как чья‑то другая рука гладит пень убитой лиственницы. Рука дрожала, выдавая сердце, бьющееся в такт с ее собственным. Несмотря на белизну и изящество, ладонь явственно принадлежала мужчине.
Вэньцзе подняла глаза и увидела Бай Мулиня – маленького, хрупкого человека в очках, корреспондента газеты Корпуса «Новости Великой стройки». Он прибыл позавчера, чтобы собрать материал об отряде, в котором состояла Вэньцзе. Она читала его статьи, написанные прекрасным стилем, тонкие и прочувствованные, совсем не соответствующие грубым реалиям здешней жизни.
– Ма Ган, идите‑ка сюда! – позвал Бай молодого человека, возившегося неподалеку. Ма был здоровяк, грудь колесом, могучий, как та даурская лиственница, которую он только что свалил. Когда он подошел, Бай спросил:
– Сколько лет этому дереву?
– Так посчитайте кольца. – Ма кивнул на пень.
– Уже посчитал. Больше трехсот тридцати. А сколько времени вам понадобилось, чтобы перепилить ствол?
– Минут десять, не больше. Я ведь управляюсь с пилой быстрее всех в нашем отряде. Да я б в какую команду ни пошел, везде у меня красный флаг. Я передовик! – Ма Ган говорил с гордостью – впрочем, как и все, кто привлекал к себе внимание Бая. Еще бы, такая честь: о тебе напишут в главной газете Корпуса!
– Больше трехсот лет! Дюжина поколений… Это дерево застало еще времена династии Мин! И все эти годы… Вы можете себе представить, сколько бурь оно выдержало, скольким событиям стало свидетелем? А вы свалили его за считаные минуты. Неужели вы ничего не почувствовали?
– А что я должен был почувствовать? – Ма Ган непонимающе уставился на Бая. – Дерево как дерево. Тут их навалом всяких. Есть и постарше этого.
– Совершенно верно. Возвращайтесь к работе. – Бай покачал головой, присел на пень и вздохнул.
Ма Ган тоже покачал головой, разочарованный тем, что у репортера пропал к нему интерес.
– Вечно этой интеллигенции что‑нибудь не так, – проворчал он и покосился на Е Вэньцзе, по‑видимому, распространяя свое обвинение и на нее.
Ствол потащили. Камни и пеньки сдирали кору, еще больше травмируя и без того израненное тело гиганта. В слое отмершей листвы, накапливавшейся здесь годами, протянулась глубокая борозда, быстро заполнявшаяся водой. От гниющих листьев вода стала красной как кровь.
– Вэньцзе, идите сюда, отдохните. – Бай похлопал ладонью по пню рядом с собой. Е и правда устала. Положив инструменты на землю, она подошла к корреспонденту и села с ним спина к спине.
Последовало долгое молчание. Наконец Бай не вы‑держал:
– Я знаю, что вы чувствуете. Но, похоже, таких, как мы с вами, здесь только двое.
Е не отозвалась. Бай и не ожидал ответа. Она была женщиной молчаливой и редко вступала в разговоры. Некоторые новички даже принимали ее за немую.
– Я бывал в этих местах год назад, – продолжал Бай. – Помню, приехал около полудня. Хозяева сказали, что на обед будет рыба. Я обвел хижину взглядом и увидел на огне котелок с водой и больше ничего. Никакой рыбы. А потом, когда вода начала закипать, хозяин взял удочку и вышел. Встал на берегу ручья, протекавшего около хижины, пару‑тройку раз забросил крючок и вытянул несколько здоровенных рыбин… Какое изобильное здесь было место! А теперь, если захочешь полюбоваться этим ручьем, ничего не выйдет. Он мертв. Мутная вода в гнилой канаве. Я вот все думаю: чем, собственно, занимается Корпус? Созиданием или разрушением?
Комментариев нет