Действительно, несколько дней назад она говорила мне, что будет занята сегодня во второй половине дня. Понятия не имею, о чем речь, и воздерживаюсь от расспросов.
– Тогда до завтра!
– До завтра! – Паола взмахивает рукой на прощание, неслышно удаляясь в своих кроссовках.
* * *
После обеда мне ничего особенного сделать не удалось. Наверно, потому, что в четыре отец Серж отслужил перед своими прихожанами длиннейшую службу на французском, которая меня отвлекала. А может быть, потому, что внимание рассеялось, а после этого глазам трудно сосредоточиться на деталях. Поэтому, в ожидании половины седьмого и встречи с Филиппо, делаю пока рутинную работу: заполняю внимательно черновик, готовлю пигменты на завтра и привожу в порядок все свои инструменты с особой тщательностью.
Время от времени пересекаюсь взглядом с парнем, который вот уже несколько дней приходит в церковь и часами простаивает перед картинами Караваджо, не обращая внимания на туристов, проходящих мимо.
Я заметила у него странный альбом для рисунков в ярко‑синей обложке, который он использует для заметок или карандашных набросков. Потом вырывает страницы и складывает их в картонную папку на резинке. На вид ему от силы двадцать лет, а возможно и меньше. Сегодня на нем пара прямых джинсов, заправленных в клетчатые ботинки «All Star», и черная футболка без надписей. На запястье два веревочных браслета, в левой брови мерцает пирсинг. Он не очень высокий, но худощавый – классический тип нервного гениального студента: мышцы на руках едва намечены, бледная кожа, корпус слегка наклонен вперед.
Он только что улыбнулся мне. Застенчивая и почти незаметная улыбка, в знак приветствия. Это, наверное, означает: «Ведь мы уже можем здороваться… мы знакомы, поскольку встречаемся здесь уже пять дней подряд». Мне нравятся его большие темные глаза – они живые, светятся силой – и его густые брови, и копна слегка вьющихся каштановых волос. Большой рот с пухлыми губами придает его лицу слегка экзотический вид.
Может быть, он не студент, а начинающий художник. Сюда приходит много молодежи полюбоваться на произведения искусства, но он отличается от них: изучает картины с особой прилежностью, лихорадочно записывая что‑то на своих листках, или часами читает учебники, подчеркивая фразы, будто хочет зафиксировать в памяти каждую строчку.
Уже четверть седьмого, он собирается уходить. Я тоже пойду: на сегодня я сделала достаточно, да и оставаться дольше нет смысла – я совсем вареная. Снимаю комбинезон, привожу в порядок волосы и иду к выходу вдоль галереи. Кожаные подметки моих босоножек создают отзвук на мраморных полах, и приходится идти на цыпочках, чтобы не шуметь.
Проходя мимо моего «знакомого», я внезапно замечаю, что из его папки выпал один листок с заметками. Поднимаю его и, прежде чем парень уйдет, спешу остановить, дотрагиваясь двумя пальцами до плеча. Он с удивлением оборачивается
– Извини, ты потерял вот это, – говорю, протягивая ему листок.
– Спасибо. Я не обратил внимание.
Он краснеет, слегка смущенный. Почесывает затылок одной рукой, затем берет листок, складывает его вдвое и подсовывает под резинку папки.
– Я заметила, что ты уже несколько дней сюда приходишь, – продолжаю, когда мы выходим из церкви. – Учишься?
– Да, я на первом курсе Академии искусств. (Он очень напряжен, это видно по беспрерывному движению глаз.) – Я провожу исследование цикла святого Матфея, – уточняет парень, прочищая горло.
– Я так и подумала. – Одариваю его дружелюбной улыбкой: он располагает к себе.
– А ты, значит, работаешь реставратором.
Он оглядывает меня с восхищением, вызывая чувство почти нежности. Потом подает руку и добавляет вежливо:
– Меня зовут Мартино, очень приятно познакомиться.
– Элена! – пожимаю его горячую руку.
– А этот акцент? Откуда ты?
– Из Венеции.
– Ну конечно… переехала по работе?
– Не только… – улыбаюсь ему, – еще поближе к моему парню.
– А‑а, – он кивает головой и, кажется, выглядит слегка расстроенным.
На мгновение замолкаем, будто оба не находим, что сказать.
– Ну, думаю, что мы будем часто видеться в ближайшие дни, Мартино.
– Наверно да, – радостно отвечает он, блестя глазами.
– Я побегу, мне туда! – говорю, указывая направление.
– А мне – туда! – отвечает он, будто встряхнувшись.
– Тогда до встречи!
– До встречи!
Проходит два шага назад и удаляется с опущенным вниз взглядом и слегка разболтанной походкой, характерной для тех, кто носит «All Star». Провожаю парня взглядом и вижу, как он снова оглядывается, словно хочет увериться, что я действительно ушла. Я улыбаюсь ему, он улыбается в ответ, но, шагая с повернутой ко мне головой, сталкивается с идущим навстречу прохожим. Извиняется в замешательстве и продолжает свой путь понурившись, видимо умирая от стыда.
Его неуклюжесть вызывает у меня чувство нежности: застенчивые люди сразу узнают друг друга. До встречи, Мартино. Теперь у меня будет новый друг.
Глава 2
Сегодня Мартино появился рано, с маленьким кожаным кошельком, закрепленным на ремне джинсов. Каждые две минуты он достает монетку, и до меня доносится сухой стук металла о металл, потом щелчок включающейся лампочки, и вот, словно по волшебству, святой Матфей появляется из тьмы.
Мартино вглядывается, изучает, разбирает по деталям, потом присаживается на ступеньки, с трудом протиснувшись среди туристов, и начинает писать на разбросанных листках. С момента нашего личного знакомства прошло пять дней, и его присутствие уже стало для меня чем‑то вроде приятного обычая, отвлекающего от постоянного давления Паолы.
Время от времени Мартино заходит в нашу капеллу, и мы с ним начинаем обсуждать технику реставрации и теорию цвета. При этом моя коллега и наставница пребывает в молчании сама по себе. Иногда Мартино очень внимательно смотрит на меня, словно на какую‑то картину, но меня это не раздражает. Я понимаю, что его умные любопытные глаза просто пытаются понять все секреты мастерства. В нем есть что‑то, что отличает его от сверстников, которые болтаются по мостовым Виа деи Корсо или нагло носятся по городу на переделанных мотороллерах. Мартино застенчивый, вызывающий в стиле одежды, но очень сдержанный в поведении.
– Я смотрю, ты сегодня наготове, – говорю, кивая подбородком на кошелек.
Он улыбается:
– Не понимаю, почему освещение длится так мало…
– А это ты у отца Сержа спроси, – говорю со смехом, который действует на нервы Паоле.
Игнорирую ее бормотание и начинаю смешивать пигмент красного оттенка для облачения Мадонны.
– Вот бы мне лампу, как у вас! – Мартино указывает на круглый галогенный фонарь, освещающий место реставрации, словно кинематографическую площадку.
– Я уверена, что отец Серж этого не одобрит.
Комментариев нет