– Да это ведь вообще было не про американцев! – вскричал он. – Про пришельцев!
– Кто знает, про кого на самом деле? Ведь в итоге убивал их американец.
В конце концов, в политическом том споре они буквально до крика друг на друга унизились, а потом Данилов подумал: «Может, власти так специально хотят – нас всех рассорить, разобщить, даже внутри семей? Чтобы мы никогда единым фронтом не выступали больше. И неужто мы теперь им будем поддаваться?!» Поэтому на разговоры с Варей, имеющие хоть малейший привкус политики, наложил со своей стороны строгое табу.
Вот в итоге и получалось: слишком много запретов (для самого себя), барьеров и ограничений. Не расслабишься.
В то утро Алексей проснулся, когда Варя давно ушла. Улегшись после своего кошмара в гостиной, он слышал сквозь сон, как она варит себе кофе, как шумят струи душа в ванной. Хотел проснуться и позавтракать с ней вместе – но снова засыпал. А под утро ему приснился тот самый сон, который преследовал его несколько последних месяцев и повторялся, с различными вариациями, многажды. Точнее, воспроизводился не сам сон, а то время, где он оказывался, обстановка и атмосфера, окружавшая его там, – события всякий раз оказывались разными. Однако всегда – тревожащими и даже зловещими. И важными. Почему‑то казалось, что они имеют самое непосредственное отношение к сегодняшнему дню, и поэтому кто‑то (или что‑то) хочет через Данилова о чем‑то рассказать, поведать, предупредить. Но о чем рассказать и о чем предупредить?
Вот и сегодняшнее видение – было оно до чрезвычайности реалистичным, и никаких примет сна даже не имело. События развивались ясно, просто, одно за другим, без перескоков и странных превращений. И время текло последовательно, как в действительности. Словом, ничем от реальности не отличался тот сон.
* * *
Он вышел из дома. Из своего дома, не Вариного. Проживал он до переезда к любимой неподалеку от платформы Маленковская, на тихом Рижском проезде. (Сюда он сменял, с доплатой, свою квартиру на улице Металлургической.) Вот и сегодня – да, сон был чрезвычайно реалистический! – он вышел из собственного подъезда в тихий двор. Еще скользнула во сне мысль: «А где Варя? Почему я один? Почему ее рядом нет? Что с ней случилось?»
Время было во сне другое, и он знал его совершенно точно: будущее, 2033 год. Двор производил впечатление чуть ли не вовсе покинутого. Для начала машины, что стояли внутри двора – а все парковочные места до единого оказались заняты, – явно последние пару недель, а то и месяцев, со своих мест не трогались. Все были покрыты пылью, а кое‑где тополиным пухом и упавшими листьями. (В реальности заканчивался ноябрь, а во сне Алексею виделось лето – самый его излет, ближе к осени.) Одна машина, не нашедшая себе места в междворовом проезде, темнела, брошенная на газоне. Она лежала на боку, окна выбиты, и такое складывалось впечатление, что она кому‑то мешала и ее просто, в стиле раз‑два‑взяли, сковырнули и перевернули с проезжей части на газон.
И никаких людей не было вокруг. Не поспешали бабки воспользоваться счастливым пенсионерским часом в ближайшем гастрономе, подростки не неслись в школу (либо из нее), и мамочки не прохаживались с важным видом в сопровождении колясок. Лишь в дальней оконечности двора маячило несколько фигур – если точнее, трое. В черных спортивных курточках и надвинутых на лоб капюшонах, они как‑то покачивались и производили впечатление алкашей, собирающих мелочь на бутылку, а еще точнее, наркоманов – потому что молодыми они были. Молодыми и крепкими. Все трое обернулись и посмотрели в сторону Данилова – и взгляд у всех был нехороший, оценивающий. Так глядят обычно в сторону добычи. Шакалы, к примеру, так смотрят на пасущуюся в стороне косулю. Но в следующий момент, поглядев и оценив – холодком повеяло от их взглядов, – парни все‑таки решили не связываться. То ли слишком далеко Леша от них находился, то ли почему‑то не представил интереса.
Алексей вышел на улицу Космонавтов. В реальности она обычно бывала запружена поспешающими авто. Среди дня они неслись, утром и вечером – ползли. Но всегда занимали все полосы, что в одну сторону, что в другую. Однако теперь ни единой машины не проезжало ни по одной из шести полос. Ни одной! Зато пространство и вдоль обочины, и вдоль разделительного бордюра было заставлено брошенными авто. И даже на разделительном газоне, приминая траву, стояла пара‑тройка машин. И все они – как и те, что парковались в даниловском дворе, – производили впечатление выкинутых, причем давно: тусклые оконца, слои пыли и грязи, черные потеки и присохшие почки.
Но вот началась хоть какая‑то движуха. В сторону метро проехал троллейбус – как ни странно, весь полный людьми, даже задняя дверца оказалась неплотно закрыта – оттуда торчал, не помещаясь, кусок чьего‑то толстого бока и спины. Мелькнули лица пассажиров за окнами – как и нынче, безразличные и бесконечно усталые. Затем медленно, на очень малой скорости, проехала машина полиции. Из нее двое офицеров внимательно вгляделись в Алексея – он на улице был совершенно один, – но, видимо, полицейские, так же как наркоманы во дворе, решили, что он не представляет для них интереса.
Что‑то еще в привычном городском пейзаже смутно беспокоило Данилова, и он не мог понять что. Вроде те же самые, что наяву, многоэтажки по обе стороны дороги – они были по‑московски разномастными, без оглядки на вечность или генплан: панельный дом, построенный в начале пятидесятых прошлого века, соседствовал с кирпичным из шестидесятых, далее следовала брежневская панельная двенадцатиэтажка или «улучшенная планировка» – последний писк социализма. Теми же вроде были магазины: «Пятерочка», «Билла», «Седьмой континент», и они даже, кажется, работали, только из дверей никто не выходил и никто не входил. А вот пара непродовольственных лавок – магазин писчебумажных товаров и зоомагазин – казались заброшенными: пыльные витрины заколочены фанерой, по паре букв с вывесок исчезли. Однако не в том заключались главные (и тревожащие) перемены. И Алексей наконец понял, в чем они.
Из городского пейзажа исчезла Останкинская башня. Телевышка всегда присутствовала здесь, и днем, и ночью – когда ее расцвечивали то рекламой, то цветами российского флага. Она как бы венчала улицу и была доминантой пейзажа – но теперь ее не стало. И еще: не оказалось памятника космонавтам – титановой, устремленной в небо запятой. В первый момент Алексей подумал, что его скрывают знаменитые «полстакана» – полукруглая туша гостиницы «Космос». Но нет, Данилов продвигался вдоль улицы все ближе к ВДНХ, и по законам перспективы обелиск давно уже должен был появиться в поле зрения – но его тоже не оказалось.
Комментариев нет