Албан слез со стола и направился к унылым разношерстным картотечным шкафам, выстроившимся позади его стола. И, слегка подмигнув мне, вытащил из переднего кармана рубашки связку ключей. Я не верила своим глазам – каждый раз, приходя в его кабинет, я пялилась на этот уродливый хлам, ломая голову, что же там внутри. И вот теперь он открывает один из них?
Мужчина постучал пальцем по ближайшему ящичку.
– Советники считают устаревшим и отсталым то, что я так и не выбросил все это, хотя наше противостояние в цифровом пространстве достигло высочайшего уровня. Не так ли, Питерс?
Советник вымученно улыбнулся. Что бы они на самом деле ни думали, по мне, эта «устаревшая» привычка Албана имела смысл. Записи, файлы или что еще там Албан хранил, мог просмотреть только один человек: он сам. И никаких тебе «хакнуть» или «запустить троян». Албан настоял на установке сканера сетчатки глаза и цифрового замка на двери в его кабинет, – две самые дорогие технологии на весь штаб. Если кто‑то хотел посмотреть эти файлы, он должен был получить разрешение или проявить крайнюю изобретательность.
Мужчина вытянул красную папку из помятого черного шкафа в дальнем правом углу, задвинул ящик бедром и повернулся ко мне:
– Я тут подумал, Руби: у меня еще не было возможности поблагодарить тебя за блестящую работу, что ты проделала, собирая информацию о лагерях. Я знаю, ты закончила отчет уже несколько месяцев назад, но у меня было всего несколько минут, чтобы его просмотреть. Ты вложила в него немало усилий и времени, и я восхищаюсь этим.
Не припомню, чтобы до этого он меня так удивлял. Несколько недель назад я уже отчаялась, что эта папка когда‑либо привлечет его внимание, когда увидела, что ее маленький уголок выглядывает из‑под кипы бумаг с меня ростом. Тогда я подумала, что это моя последняя надежда, и она рухнула.
Зачем называть организацию Детской лигой, если собираешься только делать вид, что помогаешь детям? Этот вопрос возникал у меня каждый день: после занятий, после операций. Он гвоздем ворочался в моей голове, когда меня отсылали прочь, даже не удостоив еще одного взгляда. Этот вопрос мучил меня и мою совесть. Большинство агентов, особенно бывшие военные, о лагерях думали в последнюю очередь. Они ненавидели Грея, ненавидели всеобщую мобилизацию, ненавидели, как изменился порядок их службы, а Лига была единственной известной организацией, в которой действительно пытались предпринять хотя бы что‑то, а не рассылать раз в несколько месяцев малопонятные сообщения с намеком на новую угрозу. Попытаться заставить сделать что‑нибудь, чтобы помочь другим детям, было все равно что закричать в комнате, где все уже и так орут. Никто не хотел слушать, потому что у каждого были свои планы, свои приоритеты.
После первой же ночи в Штабе я поняла: если не хочешь в будущем стыдиться самой себя, нужно изо всех сил постараться и перенаправить возможности Лиги на вызволение детей, которых все еще удерживали в лагерях. Последние месяцы я планировала, зарисовывала и записывала все, что помнила о Термонде: система патрулирования СППшников, расписание их смен, обнаруженные нами «слепые» пятна двух камер…
Постепенно это переросло в привычку; каждый раз, когда выпадала минута отдыха, я словно оказывалась у костра в Ист‑Ривер, слушая как Лиам страстно говорит о том, что мы должны стать теми, кто спасет и самих себя, и других, что ни одна организация никогда не пожертвует своими нуждами или идеями ради того, чтобы помочь нам. Конечно, он был прав – последние шесть месяцев не раз подтвердили его правоту.
Я верила ему. Верила в него. Но когда мы разделились, он отправился другой дорогой, и теперь я обязана была сама пройти этот путь.
– Спасибо, сэр.
– Я сделал копии, – сказал Албан. – Мы обсудим это позже, на собрании старшего персонала. Не могу ничего обещать, но после всей тяжелейшей работы, что ты сделала для нас за последние несколько месяцев, ты…
Я и предположить не могла, чем должно было закончиться это предложение, и теперь уже никогда не узнаю. Не потрудившись постучать, еще один советник, Лошадинозубый, просунул в дверь седую голову, открыл было рот, но, заметив меня, снова закрыл.
Жабогубый отлепился от стены, которую подпирал, и только спросил:
– Снегопад?
Лошадинозубый потряс головой:
– То, чего мы боялись.
– Черт, – выругался Албан. – Профессор жива?
– Да, но ее работа…
Три пары глаз внезапно обратились ко мне, и я поняла, что должна была убраться еще тридцать секунд назад.
– Буду в Атриуме, – пробормотала я, – если понадоблюсь.
Албан махнул мне, отсылая прочь, но голос Жабогубого был слышен даже сквозь захлопнувшуюся дверь.
– Никогда не считал это хорошей идеей. Мы ее предупреждали!
Любопытство заставило меня задержаться возле двери в ожидании хотя бы полунамека, о чем вообще идет речь. Мужчина так и брызгал гневом, слова стремительным потоком лились с его безразмерных губ. Я силилась вспомнить, когда видела кого‑то из них в таком возбуждении, и не могла – Джуд всегда шутил, что они наполовину роботы, запрограммированные выполнять работу, затрачивая как можно меньше душевных сил.
– Она предприняла меры предосторожности – еще не все потеряно, – спокойно проговорил Албан. – Так что утверждения, будто женщины, если ими движет любовь, слепы, – полная ерунда. Пойдешь со мной – Джарвин вернется, и я должен ввести его в курс дела. Возможно, ему придется отправиться с группой в Джорджию – разобраться с этим бардаком…
Едва услышав шаги по ту сторону двери, я поняла, что и так уже получила больше информации, чем нужно. Дождавшись, когда со мной поравняется компания детей, направлявшаяся в Атриум, я влилась в эту толпу.
Оглянувшись, я увидела Албана возле двери своего кабинета, окруженного советниками, которые что‑то шептали ему в уши. Никто ничего не заметил, но мне казалось, что пока я шла, глаза Албана были прикованы ко мне, словно он не мог выпустить меня из вида.
Прошло несколько часов, но я все еще сидела в Атриуме, по‑прежнему ожидая, когда Албан выкроит время запустить меня в чей‑то мозг. Только что нарисовался Нико и притащил мне бутерброды. Впрочем, сегодня ни один из нас двоих даже не вспомнил об ужине.
«Снегопад». Лига стремилась присвоить кодовое имя каждому агенту и каждой операции. К настоящему времени я знала список агентов достаточно хорошо, чтобы сказать, что в Лос‑Анджелесе «Профессора» у нас не было. Но «Снегопад»… Мозг медленно и методично прокручивал это слово и так и сяк, будто иностранное. Я имела доступ к названиям секретных миссий и проектов Лиги намного выше своего уровня секретности в силу грязной работы, которую выполняла для них внизу, но такого не припоминала.
– Эй! – окликнула я Нико, уставившегося в экран ноутбука. – Если бы я сказала тебе название операции, ты бы смог поискать ее на серверах?
Комментариев нет