Лиам замер, уставившись в пространство, словно увидел, как его мать впервые пробует каннеллони.
Возвращение в старую школу сбивало с толку, как будто время было одеялом и его свернули так, чтобы разные концы оказались наложены друг на друга.
Надо будет напомнить Фелисити о каннеллони миссис Бангонии.
Нет. Нет, не надо.
Лиам внезапно повернулся и на манер каратиста пнул мусорный бак, так что тот лязгнул.
– Лиам, – сделала ему замечание Тесс, но недостаточно громко, чтобы он услышал.
– Лиам! Тсс! – куда громче одернула внука Люси, прижав к губам палец и кивнув на церковь.
Небольшая компания скорбящих уже высыпала наружу, и теперь они стояли, беседуя между собой со скованностью и облегчением, характерными для участников похорон.
Лиам не стал больше пинать бак. Он был послушным ребенком. Вместо этого он подобрал палку, взял ее двумя руками, словно пулемет, и принялся молча целиться из нее по сторонам. Тем временем из окна приготовительного класса зазвенели нежные детские голоса, поющие про крошку‑паучка.
«О господи, – подумала Тесс, – где он этому научился?»
Ей стоит бдительнее отнестись к компьютерным играм, в которые он играет, хотя она невольно восхитилась достоверности, с которой он по‑солдатски сужал глаза. Надо будет потом рассказать Уиллу. Пусть посмеется.
Нет, она не расскажет об этом Уиллу.
Ее мозг, похоже, никак не поспевал за реальностью. Этой ночью она пыталась во сне подкатиться под бок Уиллу, но на его месте находила лишь пустоту, и, вздрогнув, просыпалась. Они с Уиллом прекрасно спали рядом. Никакого подергивания, храпа или сражений за одеяло. «Я больше не могу без тебя выспаться, – пожаловался как‑то Уилл, хотя они тогда встречались всего лишь несколько месяцев. – Как будто без любимой подушки. Теперь придется брать тебя с собой, куда бы я ни поехал».
– Какая именно из жутких монашек умерла? – снова спросила Тесс у матери, глядя на скорбящих.
Сейчас было неподходящее время для подобных воспоминаний.
– Не все они были жуткими, – заметила Люси. – Большинство их выглядели довольно мило. Как насчет сестры Маргарет Энн, которая пришла к тебе на день рождения в десять лет? Она была красавицей. По‑моему, твой отец на нее заглядывался.
– Серьезно?
– Ну, может, и нет.
Мама пожала плечами, как будто равнодушие к хорошеньким монашкам было всего лишь еще одним недостатком ее бывшего мужа.
– В любом случае это должны быть похороны сестры Урсулы. На прошлой неделе в приходской газете писали, что она умерла. По‑моему, тебя она не учила? Говорят, била учеников ручкой метелочки для смахивания пыли. В наши дни никто не пользуется перьевыми метелочками. Интересно, стало ли в мире из‑за этого больше пыли?
– Кажется, я помню сестру Урсулу, – задумалась Тесс. – Красное лицо и брови как гусеницы. Мы обычно от нее прятались, когда она дежурила на игровой площадке.
– Не уверена, остались ли еще монашки среди учителей в школе. Вымирающая порода.
– В буквальном смысле, – уточнила Тесс.
– О боже, я не имела в виду… – Люси фыркнула и осеклась, отвлеченная чем‑то у входа в церковь. – Ладно, милая, соберись с духом. Нас только что заметила одна из приходских дам.
– Что?
Тесс немедленно охватил ледяной ужас, словно мать сообщила, что их заметил проходящий мимо снайпер.
Миниатюрная блондинка уже отделилась от группки скорбящих и резво направлялась к ним через школьный двор.
– Сесилия Фицпатрик, – пояснила мама. – Старшая из девочек Беллов. Вышла замуж за Джона Пола, старшего мальчика Фицпатриков. Самого симпатичного, если хочешь знать мое мнение, хотя они все один другого стоят. У Сесилии, кажется, была младшая сестра, которая могла с тобой учиться. Не помнишь Бриджет Белл?
Тесс уже собиралась сказать, что никогда о них не слышала, но тут воспоминание о сестрах Белл начало постепенно всплывать в ее сознании, словно отражение на воде. Ей не удалось отчетливо представить их лица – только длинные и тонкие белокурые косы, развевавшиеся за спиной, пока они бегали по школе, занимаясь тем, чем обычно занимаются дети, вокруг которых вращается мир.
– Сесилия продает посуду от «Таппервера», – продолжала мама. – Зарабатывает на этом огромные деньги.
– Но она же нас не знает, правда?
Тесс с надеждой оглянулась через плечо, проверяя, нет ли там кого‑нибудь, кто махал бы рукой Сесилии. Никого не обнаружилось. Может, она собирается рекламировать им «Таппервер»?
– Сесилия всех знает, – отозвалась Люси.
– А мы не можем сбежать?
– Слишком поздно, – уголком рта шепнула мама, блеснув зубами в широкой светской улыбке.
– Люси! – воскликнула Сесилия, приблизившись к ним с такой скоростью, что это было похоже на телепортацию, и наклонилась поцеловать ее мать. – Что вы с собой сотворили?
«Не смей звать мою мать по имени, – подумала Тесс, проникаясь мгновенной ребяческой неприязнью. – Миссис О’Лири, с твоего позволения!»
Теперь, когда Сесилия оказалась прямо перед Тесс, она отчетливо вспомнила ее лицо. У нее была маленькая аккуратная головка, а косы сменила искусная круглая стрижка с четкими очертаниями. Выразительное открытое лицо, заметный глубокий прикус и две смехотворно большие ямочки на щеках. Она напоминала симпатичного хорька. И тем не менее ей достался один из братьев Фицпатрик.
– Я вас заметила, когда вышла из церкви. Похороны сестры Урсулы, вы слышали, что она отошла в мир иной? В любом случае я вас увидела и сразу подумала: это же Люси О’Лири в инвалидной коляске! В чем же дело? Так что я, как настоящая любопытная Варвара, подошла поздороваться! Коляска, кстати, выглядит добротно, вы ее в аптеке взяли напрокат? Но что же случилось, Люси? Это лодыжка, да?
О господи! Тесс показалось, что сама ее индивидуальность вытекает из тела. Такие вот разговорчивые, энергичные люди всегда оказывали на нее подобное воздействие.
– Ничего особенно серьезного, спасибо, Сесилия, – отозвалась мама Тесс. – Всего лишь перелом лодыжки.
– О нет, но это же как раз очень серьезно, бедняжка! Как же вы справляетесь? Как выходите из дома? Я принесу вам лазанью. Нет, обязательно. Я настаиваю. Вы же не вегетарианка, правда? Но думаю, именно поэтому вы и приехали, верно? – без предупреждения обернулась Сесилия к Тесс.
Та невольно отступила на шаг. Что она имеет в виду? Явно что‑то касающееся вегетарианства.
– Поухаживать за мамой? Кстати, я Сесилия, если вы меня не помните!
– Сесилия, это моя дочь… – начала было мама Тесс, но ее тут же перебили.
– Конечно. Тесс, правильно?
Сесилия снова повернулась к ней и, к удивлению Тесс, протянула ей руку на деловой манер. Тесс успела мысленно отнести Сесилию к эпохе собственной матери, увидеть в ней старомодную богобоязненную даму, которая использует благочестивые выражения вроде «отошла в мир иной», а значит обычно стоит в сторонке, любезно улыбаясь, пока мужчины занимаются такими мужскими делами, как обмен рукопожатиями. Ладонь у нее оказалась маленькой и сухой, а хватка довольно сильной.
Комментариев нет