Вишневецкая в эту двадцатку входит, хотя и с оговорками. Рассказы «Начало» и «Брысь, крокодил!» – вообще то, что надо. В остальных произведениях есть существенный недостаток, я бы его назвала «синдромом Улицкой». «Синдром» имеет первым признаком то, что писатели (а в особенности почему-то писательницы) очень любят героями своих историй делать интеллигенцию, причем в старом, советском понимании слова. Герой повести «Вышел месяц из тумана» – сам писатель. Его подруга к концу повести учится на театрального режиссера и увлечена Мейерхольдом. Уберите это! Немедленно! Хочу домработниц, риелторов, настройщиков, киоскеров, бухгалтеров, торговых агентов и менеджеров среднего звена. Почему, например, герои современной прозы никогда не ходят менять валюту? Все ходят, а они не ходят. Вот когда они пойдут, когда начнут жить самой обычной жизнью, но полной приключений, – тогда читатели понесут с базара именно Вишневецкую, а не Доценко с Максом Фраем. Что в принципе одно и то же.
Кнут Гамсун. Круг замкнулся. – «Текст», Москва
Это последний роман нобелевского лауреата. Роман никогда не переводился на русский язык. Видимо, в 1936-м не успели, а потом Гамсун уже хороводился с наци, и переводить его было не с руки.
Русские барышни 10-х годов рождения, да и позже, все поголовно были влюблены в Пана, в лейтенанта (кажется) Гленна. Или хотели быть похожими на Викторию, героиню другого романа. Пылкие филологические юнцы чувствовали себя героями романа «Голод», почти кафкианского. В Гамсуне всегда было столько модернового и специфически северного, что редкий интеллигентный русский подросток не соблазнился бы его сочетанием изысканного и наивного, ломкого и грубого – что, в сущности, одно и то же. Гамсун олицетворял и символизировал любовь к модерну, стилю глуповато-жеманному.
Но прошло время, и выяснилось, что в модерне было много добротного. Что декадентское лицемерие сродни лицемерию викторианскому, в основе его лежат мрачноватые инстинкты, которым разум служит одновременно ошейником и маской. Что в грубой распущенности этого стиля таится отличное знание человеческой природы. Что в его неуклюжей грации есть легкость и оригинальность, а в его парадоксах есть большой здравый смысл. Все это в полной мере можно отнести и к Гамсуну.
История Абеля Бродерсена, сына смотрителя маяка в маленьком норвежском порту, почти статична: герой то уезжает из родного захолустья в Америку, Новую Зеландию, Канаду, то возвращается в него, влекомый тягучей и молчаливой любовью к дочери аптекаря Ольге. Все изменения, которые происходят в городке за время отсутствия Абеля, вроде значительные, а вроде топчутся на месте. Женщины меняются мужьями, дети растут, старики умирают. Идея Абеля – опускаться на дно. Не дно порока, а дно жизни, где свет только мерцает, пища только насыщает, где нет честолюбия, порыва и трепета. Трепещущий, страстный и искренний лейтенант Гленн из «Пала» превратился в невозмутимого, равнодушного, почти пустого Абеля. Модерн кончился. Круг замкнулся.
Ромен Гари. Корни неба. – «Симпозиум», Санкт-Петербург
Русский по происхождению, дважды лауреат Гонкуровской премии (чего вообще-то не бывает), герой Сопротивления, соратник де Голля, самоубийца, классик французской литературы.
Действие происходит в Экваториальной Африке, во французской колонии, и вертится вокруг слонов. Один сумасшедший, Морель, решает спасти слонов от истребления и воюет со всем миром. За ним охотятся, все взбудоражены; толпы журналистов, попы-миссионеры, чиновники, влюбленная в него барменша. Можно бесконечно рассказывать сюжет, но при этом представления о романе вы не получите никакого. Что-то там такое в аннотации про экологический роман? Да ничего подобного. Морель когда был в концлагере, они с товарищами по бараку придумали такую игру: когда становилось совсем невмоготу, они начинали думать про слонов, про то, как они неуклюже, свободно и величественно пасутся где-то там. Один, уже умирая, просит Мореля следить за его слоном, «его зовут Родольф», слона в смысле. Поэтому Морель считает, что он у слонов в долгу.
Но и это не имеет никакого значения. Об Африке, о чистоте, как Карен Бликсен? Ну, немного похоже, что-то есть, и об Африке тоже. О свободе и одиночестве, об Африке, как Лоренс Даррелл? Да-да, похоже, но не совсем. И даже самые распоследние дураки умны, потому что такова европейская культура в африканских широтах. Проницательность и остроумие, поэтичность и здравый смысл: «Мне часто казалось, что чрезмерная серьезность делает человека больным и тебе хочется помочь ему перейти улицу»; «Это как раз один из тех людей, у кого человечность постепенно принимает вид человеконенавистничества».
У художника Вадима Захарова была серия картин, объединенных общим рефреном «слоны мешают жить». У Гари слоны помогают жить, но и мешают тоже. Есть, видимо, в этих животных нечто нас завораживающее. Отличная книга между тем.
Н. Геворкян, А. Колесников, Н. Тимакова. От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным. – «Вагриус», Москва
Не могу не отдать должное своим коллегам-журналистам. Это блестящая профессиональная работа. Книга отлично, очень хитро выстроена, помимо внешнего сюжета в ней есть сюжет внутренний, довольно увлекательный для любого, кому интересен этот герой.
Так вот, поговорим о герое. Не о президенте всех россиян Владимире Владимировиче Путине, а о герое книги, некоем Владимире Путине. Главное чувство, которое вызывает этот герой у читателя, – не любовь, не восхищение, а острая жалость. Представьте себе человека, который не то чтобы не был никогда счастлив, а просто не знает, что люди испытывают это состояние. Как слепой от рождения. Скучная, бедная, блеклая жизнь, где все подчинено долгу, дисциплине, идее – абстракции. Где нет чувств – есть обязанности, где вместо желаний – стремления, вместо мечтаний – план. Где самое ценное качество друга – верность. Верность и впрямь ценное качество. Но в палитре дружеских достоинств встречаются еще ум, веселость, легкость на подъем, обаяние, храбрость, да и еще много чего другого. У друзей Владимира Путина (не в жизни, а в книге) ничего этого нет. Только верность. Видимо, всем им пришлось жить в те времена, когда кругом враги, – обычно так чувствуют себя люди, пережившие оккупацию или массовый террор. Владимиру Путину, наверное, и впрямь довелось все это пережить, только с другой стороны.
«От первого лица…» – это своеобразный роман воспитания. Как у всякого героя романа воспитания, у Владимира Путина есть свой любимый учитель, он же по канонам жанра искуситель. В «Волшебной горе» Томаса Манна для обывателя Ганса Касторпа таким наставником был итальянский философ Лодовико Сеттембрини. В «Разговорах с Путиным» эту роль выполняет Анатолий Собчак. Как сказал один мой друг, у каждого полковника должен быть свой любимый интеллигент.
Это не жизнь, а какая-то биография. Надо отдать должное авторам: они не только не попытались скрыть внутреннюю бедность своего героя – они подчеркнули ее, сделав из нее подлинный сюжет этой книги, неожиданно изысканный, если забыть о том, что писали они о живом человеке. В писателях всегда есть определенная жестокость по отношению к своим героям. Вот вам идеальный ее пример.
Комментариев нет