– Давай.
Андрей нажал кнопку на электрическом чайнике, достал из шкафа чашки.
– Что ты решил? Будешь заниматься этим делом? – спросил Константин Викторович.
– Не знаю. Не могу решить. Если результат будет положительным – это хорошо для всех. А если он окажется отрицательным? Если Юркунс ошибается?
– Тогда ничего не изменится, – пожал плечами Константин Викторович, – все останется, как есть. Что ты теряешь?
– Многое. Надежду. Пока мы еще ничего не выяснили, мы можем просто сказать себе: Юркунс прав, а Личко не виноват. А вдруг потом мы этого сказать не сможем?
– Андрюша, Андрюша, – Мусатов слабо улыбнулся, – как это похоже на тебя. Закрыть глаза и сделать вид, что проблемы не существует. Кажется, твой доктор тебе все объяснил насчет проблемы, загнанной внутрь, а ты не сделал никаких выводов.
– Но тут совсем другое дело!
– Да то же самое дело, Андрюша, то же самое. Ты когда‑нибудь задумывался о том, что ты всю жизнь называл меня Костей, а не папой?
– А ты обижался?
– Да нет же, не об этом речь. Речь сейчас о том, почему ты не называл меня папой. Можешь ответить, почему?
– Потому что я знал, что ты не папа. Мне было девять лет, когда ты вошел в нашу семью, я уже все понимал, и откуда дети берутся – тоже знал.
– Нет, Андрюшенька, это ты можешь сам себе рассказывать, а мне – не надо. Ты снова загоняешь проблему вглубь, вместо того, чтобы посмотреть ей в глаза. Если ребенок хочет, чтобы у него был отец, как у всех, если ему нравится избранник его матери, то нет ничего более естественного, чем называть этого человека «папой». Более того, ребенок испытывает невероятное наслаждение оттого, что теперь может вслух произносить это слово, обращаясь к конкретному взрослому мужчине. Ты хотел, чтобы у тебя был отец, это предопределено на генетическом уровне, твой старый психиатр все тебе про это объяснил. И я тебе нравился, иначе у нас не сложились бы такие отношения, какие сложились. Так почему же ты никогда не называл меня папой, а?
– Не знаю, – пожал плечами Андрей, разливая в чашки кипяток, – не называл – и все. И какое это имеет значение?
– Огромное. Это означает, что уже в детстве, уже в свои девять лет ты подсознательно хотел называть папой только своего родного отца, биологического. Того, от кого тебя родила мама.
– Да перестань, Костя! Ну что я мог соображать в девять‑то лет! Какое подсознание? Откуда оно возьмется у девятилетнего пацана?
– Не говори ерунды. Ты – превосходный инженер, специалист по нефтяным вышкам, не спорю, но в психологии ты, уж прости меня, полный профан. Тебя даже слушать смешно. Подсознание формируется даже раньше сознания, в нем зафиксировано все, что происходило с тобой, пока ты еще в утробе матери находился, это давно доказано наукой. И то, как сильно, страстно и нежно мама любила твоего отца, как уважала его, боготворила, как восхищалась им, там тоже зафиксировано, хотя ты этого, разумеется, не осознаешь. Именно поэтому твое подсознание не давало тебе назвать меня папой. Слово «папа» было предназначено только для него, для того, другого, которого ты не помнишь, потому что был слишком маленьким, когда он исчез из твоей жизни. Его нет в твоей памяти, но он есть в твоем подсознании, потому что ты прожил с ним бок о бок целых полтора года. И он любил тебя, носил на руках, целовал тебя, баюкал, тетешкал, менял тебе пеленки. То, что тебе официально рассказывали об отце, я имею в виду, что ты родился вне брака, что он расстался с мамой еще до твоего рождения, не давало тебе оснований ненавидеть его. До семнадцати лет ты не знал о нем ничего плохого. Зато в твоем подсознании накрепко запечатлелись и мамина любовь к твоему отцу, и его любовь к ней, и его любовь к тебе.
– Ты так говоришь, будто на сто процентов уверен, что он не был психом, – перебил его Андрей. – А если все‑таки был? И маму он не любил, и меня не любил тем более, потому что человек, который убивает и насилует чужих детей, не может любить своих собственных.
– Боже мой, как чушь! Какая чушь! Тысячи, миллионы убийц отнимают чужие жизни, оставаясь при этом любящими детьми, мужьями и родителями, это же прописная истина! Но это не о том… – Мусатов тряхнул головой. – Не о том мы заговорили. Я вот что хочу тебе сказать: тебе нужен человек, которого ты сможешь назвать отцом. Ты все время держал это место вакантным, потому что твое подсознание знало: или Личко, или никто. С тем багажом информации, который у нас был до недавнего времени, называть Олега Личко отцом как‑то не очень хотелось, верно?
– Да уж, – хмыкнул Андрей, – приятного мало.
– Твое подсознание хочет сказать: «Папа!», и при этом испытывать радость, гордость, счастье, любовь. Понимаешь? Это нормальное желание нормального человека, заложенное в нас природой. Потому что природой нам предназначено любить своих родителей, и если по каким‑то причинам мы этого сделать не можем, мы страдаем. Кто больше, кто меньше, кто явно, кто скрыто, но страдаем все. Думая, что Олег Личко – убийца и насильник, ты не сможешь испытывать никаких положительных эмоций, называя его «папой». Согласен?
– Ну.
– Но ничего не выясняя, поверив доктору Юркунсу на слово, ты оставляешь место сомнениям, и все равно не сможешь думать о Личко как об отце и испытывать радость и гордость. Знаешь, как в старом анекдоте: то ли он украл, то ли у него украли, но что‑то такое было. Если ты оставишь все, как есть, тебе не станет лучше. Если выяснится, что доктор ошибается и Личко – преступник, тебе не станет хуже, потому что ты и так живешь с этим уже много лет. Но есть шанс, что доктор не ошибается. И тогда вакантное место окажется заполненным. И все встанет на свои места, и сделается так, как должно быть по природе. В твоей душе появится образ отца, которого ты будешь любить и уважать, пусть даже его давно нет в живых. Имей в виду, деление людей на живых и мертвых – функция сознания. Подсознание этого деления не принимает, ему все равно, умер человек или жив, оно видит образ и либо радуется, либо негодует. У тебя есть шанс дать своей душе радость, которой ты был лишен тридцать лет. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю?
Комментариев нет