Его жена услышала наконец шум, выскочила и нашла мужа на земле, в полубессознательном состоянии. Вокруг валялись обломки фотоаппаратов. Кое‑как притащив его в дом, она приложила лед к ссадинам на лице и проверила, целы ли кости. Бывший морской пехотинец ехать в больницу наотрез отказался.
Прибыл помощник шерифа, составил протокол. Уайли лишь мельком видел своих обидчиков, но был уверен, что никогда прежде с ними не встречался.
– Они уже давно вернулись к себе на остров, – сказал он. – Вам их никогда не найти.
Жене все же удалось уговорить его, и час спустя они позвонили мне из больницы. Я увидел своего фоторепортера после рентгена. Его лицо представляло собой сплошное месиво, но он держался и даже делал попытки улыбнуться. Схватив за руку и притянув меня к себе, разбитыми и распухшими губами он произнес:
– На следующей неделе – на первой полосе.
Покинув больницу, я отправился на машине в дальнюю прогулку по окрестностям города. По пути то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, ожидая, что наемники Пэджитов будут преследовать меня, сверкая стволами.
Нельзя сказать, что округ Форд являл собой царство беспредела, где организованная преступность держала в страхе законопослушных граждан. Напротив, преступления здесь случались редко. И коррупцию все осуждали. В сложившейся ситуации правда была на моей стороне, и я решил: будь я проклят, если позволю себе уступить бандитам. Куплю пистолет. Черт возьми, в этом округе у каждого есть два, а то и три ствола. А понадобится, так найму себе что‑то вроде охраны. И газета моя по мере приближения судебного процесса будет становиться все смелее.
Глава 8
Еще до банкротства Коудла и моего неправдоподобно стремительного восхождения к вершинам славы в масштабе округа Форд я услышал увлекательнейший рассказ об одной местной семье. Пятно никогда не ухватился бы за него, потому что для этого требовалась некоторая исследовательская работа, для чего, в свою очередь, необходимо было пересечь железнодорожное полотно.
Теперь, когда газета принадлежала мне, я решил, что было бы глупо пройти мимо такого материала.
В районе, населенном цветными – Нижнем городе, – жила необычная пара, Калия и Исав Раффин. Они были женаты уже более сорока лет и воспитали восьмерых детей, семеро из которых получили докторские степени и преподавали в колледжах. Сведения о восьмом сыне были смутными, хотя Маргарет знала, что звали его Сэмом и он где‑то скрывался от правосудия.
Я позвонил Раффинам, трубку сняла хозяйка дома. Представившись, я объяснил цель звонка, но мне показалось, что миссис Раффин и так все обо мне уже известно. Она сказала, что читает «Таймс» последние пятьдесят лет от корки до корки – все, включая некрологи и частные объявления, – и высказала мнение, что теперь газета находится в лучших руках. Статьи стали более обстоятельными. Больше новостей. Меньше ошибок. Она говорила медленно, четко, с произношением, какого я не слышал с тех пор, как покинул Сиракьюс.
Когда у меня появилась возможность вставить слово, я поблагодарил собеседницу и повторил, что хотел бы встретиться и поговорить о ее выдающемся семействе. Миссис Раффин была польщена и пригласила меня на обед.
Так началась необычная дружба, которая открыла мне глаза на многое – не в последнюю очередь на то, что представляет собой истинная южная кухня.
Моя мать умерла, когда мне было тринадцать лет. Она страдала отсутствием аппетита, весила меньше ста фунтов – на похоронах ее гроб без труда несли всего четыре человека – и выглядела как призрак. Отсутствие аппетита было лишь одной из множества ее проблем.
Поскольку сама ничего не ела, она и не готовила. Не припомню, чтобы хоть раз меня накормили дома чем‑нибудь горячим. На завтрак я обычно получал миску хлопьев «Доброе утро», на обед – холодный сандвич, на ужин – какую‑нибудь замороженную гадость, которую съедал в одиночестве, сидя перед телевизором. Я был единственным ребенком в семье, отца почти никогда не бывало дома, что не могло не радовать, поскольку его присутствие всегда выливалось в скандалы. Отец любил поесть, мать – нет. Они вообще спорили по любому поводу.
Голодным я не оставался, в кладовой всегда в изобилии имелись арахисовое масло, всякие хлопья и тому подобная дребедень. Но иногда мне случалось обедать у моего друга, и я восхищался тем, как готовят в настоящих семьях и как приятно там проводят время за общим столом. В нашем же доме еда просто не входила в круг важных вещей.
Подростком, как уже сказал, я питался замороженными ужинами. В Сиракьюсе – пивом с пиццей. Первые двадцать три года своей жизни я вообще ел только тогда, когда был голоден, и, лишь поселившись в Клэнтоне, узнал, что это неправильно. На Юге застолье прямого отношения к голоду не имело.
Дом Раффинов находился в самой лучшей части Нижнего города и стоял в ряду таких же аккуратно выкрашенных и содержащихся в идеальном порядке особняков. На почтовых ящиках были написаны адреса, так что дом я нашел легко и, остановив машину, поймал себя на том, что улыбаюсь, глядя на беленький забор из штакетника и высаженные вдоль тротуара цветы – пионы и ирисы. Было начало апреля, я уже ездил с опущенным верхом и, выключив мотор, мгновенно учуял потрясающе вкусный запах – запах свиных отбивных!
Калия Раффин встретила меня у низенькой двустворчатой калитки, ведущей на безукоризненно ухоженную лужайку. Хозяйка дома оказалась плотной дамой с полными плечами и торсом, ее рукопожатие было по‑мужски крепким. Весь облик этой седовласой женщины свидетельствовал о том, что она родила и вырастила много детей, но, когда она улыбалась, а улыбалась она постоянно, все вокруг озарялось сиянием безупречно ровных и ослепительно белых зубов. Таких зубов я в жизни не видел.
– Я так рада, что вы приехали, – сказала Калия, ведя меня к дому по выложенной кирпичами дорожке. Я тоже был очень рад: время приближалось к полудню, а у меня – что характерно – еще маковой росинки во рту не было, и от ароматов, доносившихся с террасы, начала кружиться голова.
– У вас чудесный дом, – заметил я, оглядывая фасад. Дом был обшит вагонкой, покрашен сверкающей белой краской, и повсюду царила такая чистота, что казалось: кто‑то постоянно ходит вокруг с ведром и щеткой. Весь фасад опоясывала крытая черепицей зеленая веранда.
– Спасибо. Мы купили его тридцать лет назад, с тех пор так тут и живем.
Я знал, что большинство халуп в Нижнем городе принадлежат белым хозяевам, обитающим по ту сторону железной дороги. То, что Раффины сами владели домом, причем приличным, тогда, в 1970‑е годы, было редкостью.
Комментариев нет