Поп

– А у меня, Коля, под куполом теперь целых три Ивана скрываются.

– Да ну? Партизаны?

– Нет, из Сырой низины после ликвидации лагеря чудом спасся один. Иван. Я его крестил, помнишь? Тогда же там были Альберт, Мольберт, Эдуард.

– Не Мольберт, а Марлен. А почему же три? Вы сказали.

– Потому что он трижды Иван – Иван Иванович Иванчёнок. Его так и в лагере звали – Три Ивана.

111

Батюшка и сам удивлялся, как спокоен он стал к нахлынувшему валу скорбей, бед, смертей. Мысль о том, что его войско перешло в полное и непосредственное подчинение к самому Александру Невскому, утешала его. Он побывал на месте ныне уничтоженного концлагеря и совершил отпевание над могилой, в которой были погребены останки его войска. Немцы смотрели на это сквозь пальцы. Но у них была на то причина – они готовились уже отступать, уходить отсюда, сводили со дворов скот, чтобы угнать на запад, выгребали у жителей всё съестное, им уже было наплевать на жизнь русского священника, кого он там отпевает.

112

Однажды отец Александр нечаянно подслушал разговор Евы и старшей после погибшей Маши дочки Торопцева, девятнадцатилетней Надежды.

– Он ещё вполне молодой мужчина, – говорила Ева. – И не монах. Каково ему после гибели матушки Алевтины!

– Нет, это ты дурное задумала. Не по-христиански.

– Вспомни дочерей Лота.

– Так то ветхозаветное.

– Ну и что? В Библию включено.

Тут батюшка вошёл. Он был неприятно озадачен услышанным.

– Две девицы под окном пряли поздним вечерком, – смущённо пробормотал и удалился в свою комнату.

Ночью ему не спалось. Он вспоминал, как матушка готовила. Где другим с ней тягаться! А какой она была замечательный пивовар. Кто теперь сварит такое пиво! Обязательно на пасхальный стол выходил жбан свежесваренного, и батюшка непременно, взяв в руки кружку, вспоминал слова из пасхального богослужения: «Пиво пием новое».

Дверь скрипнула. В образовавшемся проёме показалось лицо Евы.

– Вот я сейчас этой Лотовой дочери задеру хвостовое оперение да всыплю по первое число! А ну спать! – весьма сурово ошпарил её отец Александр. – Лучше бы научились пиво варить, чем глупости всякие!

113

Приближалось наше Рождество. Но сперва надобно было пережить их, католическое. Всякий раз немцы устраивали обильные возлияния на праздник, который они отмечали с размахом.

Отец Александр шёл по улице. Вокруг сновали пьяные немцы. Орали что-то, даже протягивали отцу Александру выпить, но он их не замечал. Один немец фотографировался с советским автоматом ППШ, хвалил его:

– Papascha – gut!

Увидев отца Александра, он остановил его и тоже похвастался:

– Papascha – gut! Du bist Papascha, und er ist Papascha euch![8] – Он ласково похлопал ППШ, затем вытащил из-за пазухи и сунул отцу Александру рождественскую открытку: – Weihnacht![9] – тыкал он пальцем в изображение Марии, Иосифа и младенца Христа. – Es ist Maria mit Joseph. Klar dir? Also, kreuze weiter eben durch, bis ganz ist![10]

Отец Александр побрёл дальше и вдруг увидел, как Костик Торопцев и приёмный Торопцева Дима из Саласпилса залпом двумя огромными снежками влепили в рожу фашисту. Да ещё крикнули:

– За Родину!

Немец погнался за ними, передёргивая затвор автомата «Эрма»:

– Halt! Halt, kleinen Schweinen! Nicht von der Stelle![11]

Он даже успел пустить несколько выстрелов, прежде чем между ним и ребятами вырос отец Александр, загородил их собой. Немец и на него направил дуло, но опомнился.

– Дас ист майне, майне! – громко стал объяснять отец Александр, показывая на себя и на детей.

– Himmelherrgott! Deine Rauberbande mit Kerl buseriere! – выругался немец и пошёл к своим продолжать пьянство.

Отец Александр сердито повёл Костика и Диму в дом Торопцевых, впихнул их за шкирку в тёплое жилище:

– Извольте получить безрассудных героев. Устроили артобстрел. Одному немцу снежками прямо в харю. С трудом спас от расправы. Он чуть не убил их.

– Он не убил, так от меня ремня получат! – пообещал Торопцев.

– Чаем угостите, Николай Николаевич?

И отец Александр загостил у Торопцева. За окнами немцы стреляли в воздух и горлопанили.

– Удивительно и показательно то, что они так пышно празднуют Рождество и почти совсем не замечают Пасху, – говорил Торопцев.

– Я тоже всегда этому поражаюсь, – согласился отец Александр. – То есть получается, что в Европах признают бесспорным факт появления на свет младенца Иисуса, но к факту его беспримерного воскресения относятся скептически. Мол, это уже миф. А ведь и у них когда-то были художники, которые с восторгом и пронзительно рисовали Христово воскресение. Тот же Рафаэль, или немец Грюневальд. Но в последнее время, видать, у них материализм крепко пустил корни в душах. Перестали верить в то, что Христос воскрес и вознесся на небеса.

– А оттого они, возможно, и постепенно утрачивают облик человеческий, эти европейцы, – сказал Торопцев.

Он немного помолчал и вдруг решился признаться:

– Отец Александр! Грех на мне!

– Грех?

– Страшный грех. Я от вас скрывал одну вещь.

– Какую?

– Мой дед тяжело заболел, мучился и наложил на себя руки. Я его в детстве сильно любил. Хороший был человек. Лучший печник во всей округе. А я его всегда вписываю вам в поминание.

– Это, конечно, нехорошо, – нахмурился отец Александр. – Самоубийц не поминают. Вы больше так не делайте, не пишите его. А точно ли он наложил на себя-то?

– Упал с обрыва вниз головой. Не пьяный был.

– Может, оступился?

– Да нет, видели, как сиганул. Утверждают, что нарочно.

– Мало ли, что утверждают. Давайте так порешим. Вы его не поминайте сами. А я буду сам отдельно его поминать. Потому что вы такой хороший человек, а он вам дал производство!

– Спасибо вам, отец Александр! Я для вас раздобыл медицинский справочник. Вот, почитайте здесь.

Батюшка стал читать про тиф. Прежде всего, он узнал, что скрытый период этой болезни протекает не менее десяти суток, а с того дня, как они ходили в Сырую низину до исчезновения матушки, прошло не больше недели. Сильнейшая головная боль, высокая температура и состояние сильного внутреннего беспокойства – возможно, Алевтина Андреевна знала об этих первых проявлениях тифа и, почувствовав всё это, испугалась, что заразилась. Может, у неё сыпь на теле вдобавок образовалась. Но всё это никак не могло быть тифом, потому что и после инкубационного периода первые признаки проявляются не сразу, а постепенно. К тому же для сыпного тифа, который скосил узников и коменданта лагеря в Сырой низине, нужны были переносчики – вши. А их ни батюшка, ни матушка не имели. Витя и Людочка пришли к ним вшивые, но с той поры сколько уж воды утекло. Тогда же с этими насекомыми захребетниками враз было покончено.