– В самом начале, – сказала я, – мне было просто жаль девочку, которая, надо признать откровенно, не сделала ровным счетом ничего, чтобы завоевать мою симпатию. – Я немного помолчала, ожидая, что Трипп что‑нибудь возразит, но он не проронил ни слова, и мне ничего не оставалось, кроме как продолжать. – Кло была одинокой маленькой девочкой, которая изо всех сил делала вид, что ей наплевать на собственное одиночество, что ей и так неплохо. Мол, не очень‑то и хотелось… Но меня ей обмануть не удалось. Я видела ее насквозь.
Говоря эти слова, я невольно нащупала на правой руке небольшое самодельное кольцо из проволоки и нанизанных на нее бусин и тут же почувствовала, как уголки моих губ сами собой приподнимаются в улыбке.
– На самом деле Кло обладает развитым воображением и пытливым умом. Ей всегда хочется знать, что из чего сделано и как оно работает. Я заметила это практически сразу, когда вышла за Марка, а ведь тогда Кло было всего пять. Ее куклы и мягкие игрушки всегда были наряжены в довольно оригинальные платья и костюмы, которые она придумала и сделала сама – не говоря уже об игрушечных украшениях, которые она изготавливала из любых подручных материалов. До сих пор Кло любит искусство, любит рисовать красками, фломастерами, карандашом… Но до тех пор, пока в ее жизни не появилась я, ни одному человеку из ее ближайшего окружения и в голову не пришло вставить ее рисунок в рамку и повесить на стену – или хотя бы просто прикрепить магнитом к холодильнику.
Я снова ощупала кольцо.
– Лично мне Кло всегда напоминала балерину, которая вкладывает в танец всю душу, но танцует перед пустым залом. – Я пожала плечами. – И один зритель оказался лучше, чем вообще ни одного. С тех пор я старалась сделать все, чтобы у девочки было нормальное детство – такое же, какое в свое время подарила мне Бутси. Я водила ее по музеям, текстильным и художественным выставкам и даже ходила вместе с ней в кружок вышивания и рисунка. И надо сказать, что это нравилось и ей, и мне. Но потом… – Я замолчала, не желая вскрывать нарыв без соответствующего наркоза.
Последовала еще одна долгая пауза, потом Трипп сказал:
– Нам еще долго ехать, Вив, и я никуда не денусь. Рассказывай, может, тебе станет легче.
«Я никуда не денусь». От этих слов я едва не заплакала. Именно их он говорил мне каждый раз, когда я звонила ему посреди ночи, а звонила я довольно часто. Я хваталась за телефон, когда чувствовала, что мое сердце снова разбито, когда мне было больно или когда наступал мой день рождения, а от матери не было ни письма, ни открытки. Трипп был отличным слушателем и стоически терпел мои долгие паузы, дожидаясь, пока я снова почувствую себя способной говорить. И каждый раз, когда я спрашивала, где он, желая удостовериться, что Трипп не повесил трубку и не отправился спать, он произносил эти свои слова: «Я здесь, Вив, и я никуда не денусь».
Набрав в грудь побольше воздуха, я сказала:
– Ну а потом Марк начал терять ко мне интерес. А это такая вещь, которую очень трудно скрыть от ребенка – особенно если не особенно стараешься. Марк и не старался. Я думаю, именно охлаждение наших отношений испугало Кло больше всего. По‑моему, она решила, что я тоже собираюсь ее бросить, и начала к этому по‑своему готовиться.
– А ты собиралась ее бросить? – спросил Трипп. Его голос звучал мягко, и все равно я почувствовала в сердце тупую боль. Скорее по привычке, чем осознанно, я открыла сумочку и стала рыться в ее содержимом в поисках таблеток. Только потом я вспомнила, что оставила аптечный флакон на столике возле кровати. На заданный мне вопрос я отвечать не спешила, ибо не была уверена, что слышу голос Триппа, а не голос собственной совести. Несколько раз я потерла виски́, жалея, что нельзя вернуть горькие слова, сказанные в попытке скрыть боль, нельзя вновь склеить разбитое сердце. Глядя в темное лобовое стекло перед собой, я прислушивалась к шороху шин по асфальту, и этот мерный звук приносил мне странное успокоение.
– Я не знаю, – проговорила я наконец. – Я даже не уверена, что… – Я осеклась, потом попробовала начать сначала. – Случилось так, что я забеременела. Это была именно случайность, потому что Марк не хотел больше иметь детей, да и я не особенно стремилась стать матерью. Женщины в моей семье, как правило, оказывались никудышными родительницами, и мне не хотелось повторять их ошибки. – Я пожала плечами. – Но когда я рассказала обо всем Кло, она… она была по‑настоящему счастлива. Казалось, этот еще не родившийся человечек даст нам обеим возможность начать с чистого листа. Мы вместе мечтали, как обеспечим ребенку нормальную, счастливую жизнь, как мы всегда будем рядом с ним и тем самым убережем от ошибок и исправим то, что́ пошло не так в наших собственных судьбах.
Мое сердце едва билось, а воспоминания вязли в мозгу, словно в жидкой глине, и их приходилось вытаскивать оттуда чуть не силой.
– Выкидыш случился, когда я была на седьмом месяце. Это была девочка… должна была быть девочка. Когда Кло узнала о несчастье, она пришла в такое отчаяние, что даже обвинила меня в том, будто я… будто я намеренно спровоцировала выкидыш. Теперь я, конечно, понимаю – она сказала это потому, что действительно глубоко переживала, но тогда… Тогда я была слишком убита своим горем, чтобы разобраться, что к чему. Что касалось Марка, то он открытым текстом заявил мне, что даже рад случившемуся, поскольку «еще одна Кло» ему не нужна. Его не остановило ни мое состояние, ни даже присутствие самой Кло, которая слышала, впитывала каждое сказанное нами слово.
Тут я крепко прижала кулаки к груди, надеясь хоть так унять ноющую боль в сердце.
– И вот тогда‑то, впервые за все время нашего брака, я отважилась высказать Марку все, что у меня накипело. Я сказала ему, что он ужасный отец и что Кло нужно забрать у него как можно скорее. Именно тогда… – Я сглотнула, пытаясь найти самые точные слова, чтобы описать то, о чем я собиралась рассказать. – Тогда‑то он меня и вышвырнул. Марк велел мне убираться и добавил, что больше не хочет быть женатым на такой, как я. Не думаю, чтобы в прошлом кто‑то осмеливался ему возражать или критиковать его действия и поступки. Похоже, я стала первой, и это предопределило его реакцию. Марк очень быстро подал на развод и добился судебного ордера, согласно которому мне запрещалось общаться с Кло. Таким образом он хотел наказать меня, а о дочери в очередной раз не подумал. Кроме того, на процессе он выдумал обо мне разные отвратительные подробности – что я ужасная, безответственная мать и что я… что я страдаю наркотической зависимостью. После такого заявления вердикт суда мог быть только один: мне было отказано в праве приближаться к девочке меньше чем на двести ярдов.
Комментариев нет