– В котором часу вы заканчиваете торговлю?
– Около семи. Иногда в восемь. Как машина придет, – ответила она невыразительным тоном, не поднимая головы.
– Если я вернусь к семи, я вас здесь застану?
– Не знаю. Может быть.
– Тогда я вернусь к шести, – весело пообещал Доценко. – Только дайте мне слово, что к моему приезду вы перестанете сердиться. Сколько с меня за газету и две книжки?
– Шестнадцать пятьсот, – тихо сказала Анна.
Доценко расплатился, сунул в «дипломат» купленное чтиво и нырнул в метро.
* * *
На «Профсоюзную» он вернулся к половине седьмого. Некоторое время постоял в сторонке, наблюдая за Лазаревой. Девушка то и дело поглядывала на часы, и с каждым разом лицо ее все больше мрачнело. В какой‑то момент Мише показалось, что она сейчас заплачет, и он понял, что тянуть дальше уже неприлично. Купив в ближайшем киоске пышную белую розу на длинном стебле, он подошел к Анне.
– Добрый вечер, Анечка! Вы про меня не забыли?
Ее лицо вспыхнуло такой радостью, что Мише стало неловко. Похоже, все, что рассказывала ему сотрудница Федерации баскетбола, соответствовало действительности. Аня Лазарева и в самом деле в каждом мужчине, удостоившем ее внимания, готова была видеть романтического поклонника и даже жениха. А уж если этот мужчина высок и хорош собой…
– Это вам. – Он протянул ей розу. – Боюсь только, что цветок замерзнет, пока мы с вами будем разговаривать о превратностях любви. Продайте‑ка мне пару газет, я его упакую. Заверну в несколько слоев, все‑таки бедной розочке потеплее будет. Когда прибудут ваши освободители?
– Мои – кто? – не поняла Аня.
– Те, кто должен вас освободить от этой разноцветной прессы и отпустить домой.
– Не знаю. Скоро, наверное. А вы торопитесь?
– Нет. Я никуда не тороплюсь, я сделал все свои дела и приехал к вам, чтобы проводить вас после работы, куда вы скажете. Надеюсь, вы живете не в соседнем доме?
– В Орехове‑Борисове. Это далеко. От метро двадцать минут пешком.
– Это не далеко, Анечка, это прекрасно. Вас дома ждут?
– Только родители.
– Тогда я приглашаю вас поужинать. В тепле разговаривать приятнее. Вы согласны?
– Я не одета для ужина.
– А я приглашаю вас к себе домой. Так что форма одежды значения не имеет.
– Я не знаю… Это так неожиданно.
За спиной у Анны остановился пикапчик, из него вышли два дюжих парня.
– Анютка‑незабудка, складывайся! – закричал один из них.
Доценко отошел в сторонку, чтобы не мешаться под ногами. Он наблюдал за Анной Лазаревой, пытаясь увидеть признаки психической неуравновешенности. Излишняя резкость или, напротив, непонятная заторможенность движений, неадекватная реакция на реплики окружающих, внезапная злость, немотивированный истерический хохот и многое другое могли бы послужить Михаилу сигналом: с этой девушкой не все в порядке. Пока ничего такого ему в глаза не бросилось. Но ведь был приступ внезапной злобности во время их первого разговора. И были трясущиеся руки и безуспешные попытки справиться с нервозностью и волнением. Все это было. И отрицать этого нельзя.
* * *
До дома, где жил Михаил, добираться с «Профсоюзной» было неудобно, пришлось делать две пересадки в метро. Анна всю дорогу была молчаливой, при любой возможности старалась сесть, вероятно, чтобы не бросаться в глаза своим ростом, шла ссутулившись и не вынимая рук из карманов. И только переступив порог квартиры своего нового знакомого, расслабилась и расправила плечи.
– Я так намерзлась за целый день, что даже раздеваться боюсь, – призналась она. – Мне каждый вечер кажется, что я уже никогда не согреюсь.
– У меня тепло, – заметил Доценко, мысленно похвалив себя за то, что утром, уходя из дому, не открыл форточку для проветривания. Теперь в квартире было не просто тепло – душно, он этого не переносил, но зато для Ани, наверное, будет в самый раз.
– Вы совсем один живете? – спросила она.
– Я живу с мамой, но сейчас она в больнице.
– Что‑то серьезное? – в голосе Ани прозвучало искреннее сочувствие.
– Нет, просто появилась возможность положить ее в хорошую клинику и провести общеукрепляющий курс, витаминчики поколоть, процедуры поделать. Раздевайтесь, Анечка, и пойдемте на кухню. Кулинар из меня никакой, так что готовить ужин будем вместе, а если он получится невкусным, то будем вместе мужественно его есть.
Анна медленно, будто нехотя, расстегнула длинную, почти до колен, куртку‑пуховик, сняла вязаную шапочку и сапоги на танкетке. Теперь она выглядела совсем не так, как еще час назад, когда сидела, несчастная и замерзшая, с красным носом, над своими газетами и журналами. Под курткой на ней был надет красивый бирюзовый свитер, а джинсы, обтягивающие невероятной длины мускулистые ноги, были модными и явно новыми. Более того, когда исчезла вязаная шапочка, закрывавшая голову и уши, оказалось, что у Анны Лазаревой густые блестящие темно‑русые волосы, а на работу, даже такую неинтересную, она ходит в серьгах. Не бриллианты, конечно, но все равно красивые длинные серебряные подвески с вставками из бирюзы, под цвет свитера. Да, красавицей бывшая баскетболистка, безусловно, не была, но то, что она очень за собой следила, сомнению не подлежало. Интересно бы рассмотреть ее руки, прикидывал Доценко, провожая гостью в кухню и вытаскивая из холодильника продукты, из которых предполагалось приготовление ужина.
– Даже и не знаю, как бы нам с вами, Анечка, распределить обязанности, – сказал он, с сомнением оглядывая расставленные на столе тарелки и пакеты. – У вас маникюр? Покажите‑ка руки.
Аня послушно протянула руки. Доценко осторожно взял ее пальцы и стал внимательно рассматривать. Каменская говорила, что у первой жертвы душителя на шее были следы ногтей, а у остальных таких следов уже не было, то есть после первого убийства маньяк остригал ногти. Что‑то не получалось… Ногти у Лазаревой были длинными и ухоженными. Хотя это, конечно, еще ни о чем не говорит. Накладные ногти продаются во всех магазинах. Так что надо перво‑наперво выяснить, свои у нее ноготки или искусственные. А если свои, то быстро ли отрастают.
– Красивые у вас руки, – восхищенно произнес он. – Трудно, наверное, с такими ногтями домашней работой заниматься, да?
– Совсем нетрудно, – улыбнулась Аня. – Я дома все делаю, кроме готовки. Готовить не умею. А так и стираю, и мою.
– И сколько же времени нужно такие коготки отращивать? – невинно поинтересовался Миша.
– Месяца три примерно. Миша, вы ужин обещали, а сами моими руками занимаетесь.
– Ох, простите! – Михаил сделал вид, что спохватился. – Когда вижу что‑то необычное, про все забываю. Так, Анечка, вам на выбор предлагаются следующие виды работ: чистить картошку, отбивать мясо, резать овощи для салата. Что вы предпочитаете?
– Да мне что‑нибудь попроще. – Она виновато улыбнулась. – Я же честно призналась, что готовить почти совсем не умею. Давайте я буду картошку чистить, здесь хоть испортить ничего нельзя.
Комментариев нет