Камень

– Сейчас расскажу. А ты не равнодушен к подобным темам? – спросила Наташа, с какой‑то болезненной заинтересованностью посмотрев на меня.

– Не то чтобы очень. Наверное, просто любопытно.

– Смотри, а то у меня был один знакомый, так он тоже начал просто с любопытства, потом сутками только об этом и говорил. А закончил в психушке, бредя какими‑то монстрами и выходцами с того света, которых, кстати, вроде как вызвал именно с этого кладбища. Хотя в его рассказах, насколько я понимаю, скорее звучали вольные пересказы фильмов ужасов про зомби, чем нечто действительно ужасающее и могущее быть в действительности.

– Думаю, просто никогда не надо на чём‑то зацикливаться, иначе абсолютно на любой теме поедет крыша, – усмехнулся я.

– Да, всё так. А истории о старом кладбище действительно небезынтересны. Как тебе, например, такая? Когда‑то в этой церкви обитал мрачный священник, о котором болтали разное. Иногда те, кто ходил к нему на исповедь, не возвращались назад, но их видели бродящими в виде духов по кладбищу. Кое‑кто утверждал, что этот деятель хоронил прихожан глубокой ночью, закапывая живьём в землю, а жертвы только и могли, что молить о пощаде, опоенные некими церковными ритуальными зельями. Под тело священник всегда клал маленький крестик, который, питаясь страданиями людей, погребённых заживо, прорастал сквозь них за одну ночь и потом три дня возвышался над могилой, светясь ночью призрачно‑кровавым светом. А затем священник выкапывал эти кресты и относил за алтарь, где ставил с задней стороны икон, и они начинали плакать слезами этих невинных жертв. А ещё он клал их в свою постель и поэтому прожил гораздо больше, чем способен обычный человек. Ну, что скажешь? – Наташа улыбнулась и даже слегка мне подмигнула.

– Очень напоминает какие‑то детские страшилки. А вот иконы, я точно знаю, что плачут совершенно от другого.

– Может быть, ты и прав. Но, знаешь, для детей таких историй было вполне достаточно. Это тоже, в своём роде, вера, которая попросту не хочет вникать в детали, когда общее – манит и страшит. Наверное, именно поэтому ребята редко делятся со взрослыми какими‑то своими играми и переживаниями. Знают, что им обязательно разложат всё по полочкам и даже если и одобрят, то после этого заниматься подобным не захочется, так как всё будет казаться слишком простым и банальным. А где же тогда место тайне, риску и ещё чему‑то такому, что и трудно выразить словами. Да и запретный плод, как известно, неизменно сладок. Для меня этот этап был не так давно, а ты, наверное, уже и не можешь понять меня в полной мере?

– Я что, по‑твоему, такой старый?

– Нет, но всё‑таки.

– Поверь, мне вполне это доступно, как бы удивительно ни звучало, – улыбнулся я. – Хотя, знаешь, с годами, ты права, кое‑что меняется. И гораздо меньше страшат разного рода монстры на кладбище. Скорее ужасают какие‑то другие вещи. Например, те, которые казались очевидными, а неожиданно превратились в свою противоположность.

– Это как?

– Ну, если говорить о совсем банальном, то, допустим, предательство. Вот доверял ты человеку, был уверен, что вы с ним друзья на век, и всё в таком духе. А он однажды взял и предал, причём самое печальное, безо всякой необходимости, которую можно понять и простить. И вот, обнаружив этот факт, ты пребываешь буквально в шоке даже не из‑за вероломного поступка некогда близкого человека, как было бы в детстве, а распространяешь этот случай на всё своё мировосприятие, которое, кажется, теперь может быть ошибочным абсолютно в любой теме. Представляешь, как страшно однажды осознать, что жил фактически в выдуманном собой мире, а на самом деле всё было совершенно иначе?

– Как‑то никогда об этом не задумывалась, – Наташа рассеянно потеребила волосы и прищурилась, словно у неё было плохое зрение, но, как и многие девушки, она не хотела себя «портить» очками.

– Вот мы практически и приехали! – воскликнула Женя, когда за очередным поворотом появилось кладбище и старая покосившаяся церковь с какими‑то каплеобразными куполами, мало напоминающими привычные православные, но, тем не менее, увенчанными крестами. Может быть, какое‑то ответвление, старообрядцы или нечто подобное? Впрочем, не имеет никакого значения. В нашем случае самое главное, чтобы здесь не было никого из людей, а православные там святые или мусульманские – без разницы.

Я чуть было не задел ограду, но вовремя резко затормозил и решил, что даже так машина не видна за длинными рядами надгробий и невысокими стенами кладбища. Вытащив из замка зажигания ключ, я довольно потянулся, так как, честно говоря, не ожидал, что мой заезд пройдёт настолько гладко, и, повернувшись к Наташе, спросил:

– И какой у нас план?

– Всё очень просто. У меня есть вот это.

Она стукнула по бардачку, который откинулся с лёгким кряканьем, и ей в руки выкатилась полная бутылка водки.

– В России это – самая настоящая сила!

– Не очень тебя понимаю. Я вообще водку не пью, – сказал я, глядя на знакомую ещё с советских времён этикетку.

– Даже если бы пил, я её тебе бы и не дала. Знаешь, что там внутри?

– Полагаю, не совсем то, что написано?

– Нет, она. Но я туда кое‑что добавила. – Она нервно хихикнула. – У мамы было одно лекарство – надеюсь, что дозы хватит.

– А зачем?

– Ну, ты словно в первый раз…

– Да уж, извини, как‑то не завсегдатай кладбищ, тем более в смысле тайного разрывания могил и воскрешения из мёртвых, – несколько раздражённо, но по‑доброму ответил я.

– Ладно, не кипятись. На кладбище есть смотритель. Как же без этого?

– А… Так ты хочешь вывести его из строя?

– Ну, конечно. Не так‑то сложно было и догадаться.

– Ладно, а почему ты решила, что он станет пить водку, которую принесла какая‑то девушка? Да и вообще – возможно, он и не пьёт.

– Думаю, с такой красоткой, как я, не грех и выпить! – Наташа озорно подмигнула, но никаких искорок в её глазах не было. – Но на самом деле, конечно, всё намного проще. Я давно знаю дядю Антона, поэтому уверена, что он выпьет. И это ещё очень слабо сказано. А батюшка нас точно не побеспокоит – он вообще с трудом передвигается и практически не выходит из церкви. Поэтому ничего сложного нас и не ждёт.

– А кладбище что, не закрывается? В том смысле, что кто‑нибудь не придёт сюда навестить близких или что‑то в таком роде? – спросил я, опасливо озираясь по сторонам.

– Оно уже закрыто. Конечно, придётся лезть через забор.

– Ах, вот оно как. Час от часу не легче!

– Да, везде есть свои нюансы, но это, думаю, совершеннейшие пустяки. Сделаем так. – Наташа заговорщицки понизила голос и чуть нагнулась ко мне: – Я иду первой, чтобы вы с инструментами здесь не маячили. Потом возвращаюсь, говорю, что дело сделано, и выдвигаемся все вместе. Ну, как?