Я хотела бы знать еще, далеко ли Вы от меня, можно ли вычислить это расстояние?

Вы кажетесь мне таким добрым, что я не боюсь наскучить Вам. Вы кажетесь мне таким сведущим, что я могу спрашивать Вас о чем угодно.

Я буду думать о том, что прочту в Вашем письме, а когда получу его, буду думать о том, что в нем прочла.

Лети, милая голубка, лети и возвращайся скорее!

 XI

15 мая, ровно три часа пополудни.

Как видите, я сумел не только дать работу Вашему уму, но и на мгновение развлечь Ваше сердце.

Душу можно врачевать так же, как лечат тело: заставьте больного забыть на минуту о его страданиях, и в течение этой минуты он не будет страдать.

Вы хотите, чтобы я рассказал Вам о себе, хотите знать, есть ли в физическом и духовном облике живого и незнакомого Вам человека что-то от любимого Вами мертвого — что ж, слушайте.

Я родился в Фонтенбло 1 мая 1607 года, стало быть, сейчас мне тридцать лет и четырнадцать дней.

У меня темные волосы, бледное лицо, высокий лоб, голубые глаза; я высокого роста.

Удалившись от мира 17 января 1633 года, я дал обет, если мою участь не изменят некоторые обстоятельства, посвятить себя Богу по истечении пяти лет моего затворничества.

Из мира я ушел вследствие большой политической катастрофы, погубившей самых близких моих друзей, из-за разбившей мне сердце душевной боли.

Монарх, чье изображение я храню в своей келье и которого особенно чту, — король Генрих IV.

Вы хотите узнать, далеко ли мы друг от друга? Сейчас без нескольких минут три часа; я помечу письмо тремя часами ровно, и в это время выпущу голубку.

Голуби пролетают от пятнадцати до шестнадцати льё в час, (у меня был случай узнать это, прибегнув к их услугам). Заметьте час, когда Вы получите это письмо, и сосчитайте.

Не отвечайте мне прежде двух или трех дней, употребите это время на то, чтобы строить химеры или осознавать действительность. Затем излейте на бумагу, бедная затворница, все, что произведет Ваш ум, и пришлите мне плод Ваших поисков, порождение Ваших грез.

Да пребудет с Вами Господь!

 XII

15 мая, через два часа после получения Вашего письма.

Послушайте! Послушайте! Я должна ответить Вам не через два, не через три дня, а немедленно.

Боже мой! Какая безумная мысль завладела моим разумом, моим сердцем, моей душой! Что, если мой любимый не умер? Если Вы — тот, кого я люблю, кого зову, кого я ищу, кто каждую ночь является ко мне!

Вы родились 1 мая 1607 года — он тоже! Вы высокого роста — он тоже! У Вас темные волосы — у него тоже! У Вас голубые глаза, бледное лицо, высокий лоб — то же и у него!

Теперь вспомните слова, написанные Вами прежде в другом письме ко мне, они живы в моей памяти: Вы падали с вершин земной славы, Вы не дрогнули от свиста топора, сносившего головы вокруг Вас, в своем падении Вы потеряли почти королевство.

Не знаю, насколько все это применимо к Вам, но все это — Боже мой! Боже мой! — сказано словно о нем.

Вы храните в своей келье портрет почитаемого и любимого Вами короля. Это изображение Генриха IV! А он — он был сын Генриха IV!

Если Вы не Антуан де Бурбон, граф де Море, которого считали убитым в битве при Кастельнодари, тогда кто же Вы?

Ответьте! Во имя Неба, ответьте!

 XIII

16 мая, на рассвете.

Если Вы не Изабелла де Лотрек, которую я считал неверной, то кто же Вы?

Я Антуан де Бурбон, граф де Море, которого считали убитым в битве при Кастельнодари, но который все еще жив, хотя и не милостью, а отмщением Господним.

О, если все так, как я опасаюсь, горе нам обоим!

Голубка ночью заблудилась или, может быть, устала и принуждена была остановиться.

Она прилетела только с первыми лучами солнца.

 XIV

16 мая, семь часов утра.

Да, да, да, несчастный! Да, я Изабелла де Лотрек!

Вы считали меня неверной, меня! Как? Почему? За что? Я больше не защищаюсь, я обвиняю.

Знаете ли Вы, что голубке достаточно двух часов, чтобы попасть от Вас ко мне или от меня к Вам? Знаете ли Вы, что, стало быть, нас разделяют всего тридцать льё?

Теперь скажите, каким образом я обманула Вас? В чем мое предательство? Говорите, говорите!

Лети, голубка, ты несешь мою жизнь!

 XV

16 мая, одиннадцать часов.

Обманули ли меня одновременно мои глаза, мое сердце и моя душа?

Была ли та, которую я видел входящей в кафедральный собор Баланса 5 января 1633 года, Изабелла де Лотрек?

Не было ли на ней подвенечного платья? И не следовал ли за ней в одежде жениха виконт Эмманюэль де Понтис?

Или все это внушено было мне злым духом?

Никаких сомнений, никаких колебаний, никаких недомолвок!

Молчание или доказательства!

 XVI

16 мая, три часа пополудни.

Доказательства? Что ж, мне легко дать их Вам.

Все, что вы видели, казалось правдой, и все же то, что представилось Вашим глазам, правдой не было.

Но мой рассказ будет долгим. Что ж, тем лучше! Наша бедная голубка совсем измучена и нуждается в отдыхе.

У нее ушло четыре часа вместо обычных двух на то, чтобы вернуться.

Я буду писать часть ночи.

Господи Боже мой! Помоги мне немного успокоиться: моя рука так дрожит, что я не могу держать перо.

Боже мой! Благодарю тебя за то, что мой возлюбленный жив!

Шесть часов вечера.

Три часа я молилась, став на колени, прижав пылающий лоб к ледяным плитам, и теперь немного успокоилась.

Я снова обращаюсь к Вам.

Позвольте мне рассказать Вам все — начиная с той минуты, как мы расстались с Вами в Балансе, и до той, когда я, несчастная, произнесла свой обет.

Это было — Вы ведь прекрасно помните, не правда ли? — это было 14 августа 1632 года. В этот день мы разлучились. Вы прострись со мной, не сказав, куда отправляетесь.

Я была полна мрачных предчувствий и никак не решалась выпустить из рук край Вашего плаща. Вы обещали вернуться через несколько дней, но мне казалось, что наша разлука будет вечной.

Часы на городской церкви пробили одиннадцать вечера. Вы сели на белого коня, на Вас был темный плащ. Сначала Вы ехали медленно и трижды возвращались, чтобы проститься со мной. Вернувшись в третий раз, Вы заставили меня войти в дом, сказав, что, пока я стою на пороге, Вы не в силах уехать.