Эскадра дала теперь деру,
На запад уходит во тьму.
Но я все равно Скаудеру
Торпеду пущу под корму.
На западе геи застонут,
И Стасик в гримерке всплакнет…
Жаль, наши какашки не тонут,
И Гилберт как прежде всплывет.
– Он с ума сошел! – прошептал Гилберт Янович. – Может, пока не вышли в море, вызвать полицию местную или местную психушку?
– Тихо! – закричал Козленков. – Неплохо я ведь сказал про покойного друга?
Мой лучший друг покойный ныне,
Лежит теперь на дне и в тине…
Он расхохотался:
– А! Все слышали, как я умею? Не то что ваш обожаемый Волков! Вот кто здесь настоящий поэт! Это вам не торпеды пускать в Гибеля Эскадры! Это посильнее «Фауста» Гёте будет!
Вера молчала, сидела пораженная. Поначалу она решила, что это розыгрыш, но, посмотрев на лица актеров, поняла: все это всерьез. Все словно боялись шевельнуться. Борис Борисович и вовсе был бледен, как полотно, и пребывал в глубоком шоке. Вера поднялась и подошла к Борису Адамовичу Ручьеву, который, опустившись на колени, прижимал к себе голову притихшего на мгновенье Козленкова, словно изображая сцену с картины Репина, на которой Иван Грозный убил своего сына. Подошла, наклонилась, посмотрела в лицо актера, сознавшегося в убийстве друга. Он застенчиво улыбнулся.
– Какой сегодня день недели? – спросила Вера.
– Восемнадцатое, – уверенно проговорил Козленков.
– А как вас зовут?
– Заслуженный артист России Иван‑царевич.
– Где вы убили Волкова?
– Я его зарезал, – уточнил Козленков. – Зарезал, потом вытащил через задний проход и сбросил в воду.
– Он сошел с ума, – прошептал Скаудер. – Вы слышали, что он сказал?
– В заднем проходе, – радостно улыбнулся убийца.
– Он имеет в виду коридор, ведущий к выходу, на корме, – объяснила Вера.
Все стояли молча и никто не шелохнулся.
– Пойдемте со мной кто‑нибудь, – попросила Вера. – Проверим показания.
И опять никто не тронулся с места.
– Надо капитана вызвать, – предложил крепкий молодой актер, имени которого Вера еще не знала.
– Я сам пойду, – поднялся из‑за стола Софьин.
И тут же вызвались пойти и Гилберт Янович, и тот самый молодой актер, и Татьяна Хорошавина.
– Вы‑то останьтесь, – сказала ей Вера. – Помогите Ручьеву и остальным отвести Алексея Дмитриевича в каюту. Я думаю, что он чутко отреагирует на вашу ласку.
Глава 7
Место, где произошло убийство, нашли сразу. Низ стены над самым полом был забрызган красными пятнами, увидев которые Холмский отшатнулся, схватился за горло, а потом прошептал:
– Господа, мне плохо!
Гилберт Янович тоже остановился, его лицо побледнело.
Вера осмотрела пятна и показала оставшемуся рядом с ней Софьину на пол.
– Явные следы волочения. Такое ощущение, что, когда пострадавший упал, его потащили к выходу на открытую палубу.
Она пошла по кровавому следу, открыла дверь и вышла на воздух. Следы продолжались и там и закончились лишь у самого борта.
– Похоже, Козленок не врет, – признал Борис Борисович. – Допился до белочки, зарезал друга, а потом сбросил тело в воду. Вызывать полицию, водолазов мне не с руки. Если мои боксерские федерации узнают, что произошло на «Карибиен кап», то организация соревнований будет сорвана сейчас и вряд ли состоится вообще когда‑либо. А туристы! Разве они будут покупать на мое судно туры, зная, что здесь произошло убийство! Конкурентов – море. Вот конкуренты обрадуются!
Он вздохнул и посмотрел на Веру.
– Я восхищаюсь вашей выдержкой, Верочка. Такая выдержка для финансового консультанта – это что‑то необыкновенное. Любая женщина, увидев столько крови, давно потеряла бы сознание!
– Я и не такое видала, – спокойно ответила Вера. – А потому послушайте мой совет. Вызывать полицию, водолазов или психушку – ваше право. Хотя мне кажется, это должен сделать капитан. Предупредите его, но попросите не торопиться пока вызывать кого‑либо. Сейчас мы сами должны разобраться. Найти по возможности тело…
– Я не думаю, что кто‑нибудь отважится нырять. Хотя… – Борис Борисович задумался. – Может, кого‑нибудь из членов команды попросить? Я заплачу сколько надо.
Они вернулись в коридор и увидели, что Гилберт Янович успокаивает плачущего Холмского. Теперь они стояли уже значительно дальше от места преступления, чем пару минут назад.
Вера еще раз осмотрела стены и пол.
– Что‑то и мне нехорошо, – отвернулся в сторону Борис Борисович.
– Не смотрите, – посоветовала Вера и продолжила, уже ни к кому не обращаясь: – По характеру пятен можно предположить, что ударов ножом было несколько. Кровь стекала неровно, хотя по составу однородная. Проникающих должно быть столько, что тело несчастного Федора Андреевича наверняка истыкано, однако артерии не задеты…
Она наклонилась, потерла пальцем одно из пятен и поднесла к лицу, принюхалась.
– Я думаю, что нам надо вернуться в зал, поговорить с труппой, а потом принять решение. То есть его примете вы, Борис Борисович, вместе с капитаном.
– Как скажете, – согласился Софьин.
И его тут же поддержал Скаудер:
– Надо все обдумать и принять взвешенное решение. А мы его, Борис Борисович, поддержим. Мы всегда на вашей стороне.
– Ты чего несешь? – не выдержал олигарх.
Но Гибель Эскадры уже спешно удалялся, обхватив за талию Холмского.
В зале были все те же лица. Отсутствовал только Борис Адамович Ручьев, который, судя по всему, остался в каюте Козленкова, чтобы успокоить друга. Вера вернулась в свое кресло, которое совсем недавно покинула. Борис Борисович хотел последовать за ней, но в последний момент передумал.
Вера обвела взглядом зал и произнесла:
– Я – Вера Николаевна Бережная. В своем кругу считаюсь специалистом высокой квалификации. Я хочу попытаться выяснить, что произошло. Кое с кем здесь я знакома, а потому тех, кого не знаю, прошу подойти к моему столу и назвать себя.
Актеры переглянулись недоуменно. И один из молодых людей – тот самый, который первым предложил позвать капитана, – спросил:
– А нас в чем‑то подозревают?
– Представьтесь, пожалуйста.
Молодой человек хмыкнул:
– Артем Киреев.
– Татьяна Хорошавина, – прозвучал голос.
Вера отыскала глазами девушку. Та была встревожена, и только.
– Я помню, с вами мы уже встречались.
– Но официально меня вам никто не представлял, – возразила Татьяна.
– Сергей Иртеньев, – назвался еще один актер.
И только после этого молодая актриса, стоявшая рядом с ним и которая танцевала с ним прежде, подала голос:
– Алиса Иртеньева.
Вера кивнула всем и перешла к делу:
– Что вы можете сказать о Федоре Андреевиче Волкове?
Все молчали, только Стас Холмский всхлипывал.
– Он очень добрый был, – вдруг негромко произнесла Хорошавина.
– Великий артист и замечательный наставник, – подхватила Алиса Иртеньева.
– Большой талант, – прозвучал голос Киреева.
– Он нам с Алисой помог, когда у нас не было средств даже квартиру снимать, – последним высказался Сергей Иртеньев.
Хорошавина, очевидно, хотела еще что‑то сказать, но, посмотрев на Скаудера, промолчала.
И тогда Вера обратилась к режиссеру:
– А вы что скажете?
Комментариев нет