Вторушин радовался, что начальство разделяет его точку зрения и не ищет маньяка. Раздражало, однако, что старший опер майор Федулов такого же мнения не придерживается и нет-нет да и примеряет какого-нибудь попавшегося на глаза психопата к двум нераскрытым убийствам. Ужасно злило это капитана Вторушина.
А теперь вот еще дамочка столичная припожаловать собирается. Димка, конечно, тут же кинется ее обрабатывать и на свою сторону перетягивать, у него получится, от него бабы млеют, хоть он и не красавец, но, видно, есть в нем что-то такое, да в избытке. А вот от Ильи женщины не млеют, они его вообще не замечают, считают пустым местом, и ему приходится прилагать гигантские усилия, чтобы на него хотя бы обратили внимание, не говоря уж о том, чтобы принимать его всерьез. А ему обязательно нужно, чтобы его с его версией приняли всерьез. Обязательно. Он должен постараться.
* * *
После допущенных накануне излишеств голова у Федулова была тяжелой и гулкой, очень хотелось спать и очень не хотелось работать, но он все равно поднялся ни свет ни заря, надел толстый свитер поверх шерстяной футболки с длинными рукавами и вышел из дома, чтобы расчистить от нападавшего за ночь обильного снега дорожки от крыльца коттеджа к воротам и к навесу, под которым стояла его машина. Все, что касалось дома и участка, он готов был делать сутки напролет и в любом состоянии, с похмелья ли, с высокой ли температурой.
Этот дом был пределом Диминых мечтаний — деревянный, похожий на чайный домик, малиново-красный, украшенный яично-желтой резьбой, с ярко-синей пластиковой черепичной крышей, а на башенке красуется петушок, тоже яично-желтый. Краску Федулов выбирал сам: когда он купил коттедж, тот был просто деревянным, натурального теплого бежевого цвета, но Дмитрий хотел именно темно-красный дом, и резьбу он хотел, и чтобы непременно ярко-желтую. И петушка на крыше. Резьбу он заказывал в соседней деревне у местного умельца, который взял за работу совсем не дорого, всего несколько бутылок водки. Теперь дом казался Федулову совершенством, он обожал его и старался как можно чаще приглашать гостей, словно компенсируя долгие годы жизни в тесноте, когда не то что гостей пригласить было некуда — самому хорошо бы найти, куда приткнуться.
В новый дом он перевез не только двоих дочек и беременную сыном жену, но и родителей, а в старой «двушке» осталась младшая сестра с мужем и ребенком. Вместе с матерью, энергичной и неутомимой Зоей Михайловной, бывшей медсестрой, Дима обустроил не только дом, но и участок вокруг него, посадил декоративные кустарники, разбил клумбы, разметил дорожки, замостил их недорогой, но очень симпатичной плиткой, построил навес для машины. Участок-то не бог весть какой большой, всего шестнадцать соток, но Федулову хотелось, чтобы он выглядел таким же сказочно нарядным, как и дом. И дом, и участок поддерживались в порядке исключительно усилиями Дмитрия и Зои Михайловны, потому что жене Светлане не до того, она целиком погружена в детей — десятилетнюю Ксюшу, семилетнюю Вареньку и трехлетнего Ванюшку, родившегося через три недели после переезда из квартиры в коттедж, а об отце, Вадиме Александровиче, и говорить нечего, он в свои семьдесят три года уже совсем больной, слабенький, боится гулять один, даже из дому выходит редко, если никого нет рядом. У него типичная фобия сердечника — страх внезапного приступа, и вообще Вадим Александрович вбил себе в голову, что у него болезней куда больше, чем есть на самом деле, и ему уже ничего нельзя: ни ходить, ни носить, ни с внуком повозиться, ни даже уроки с внучками делать. Сидит целыми днями перед телевизором или читает газеты, которые Дима ему привозит с работы каждый день, что уж говорить о помощи по дому. Но Дима не в претензии, они и вдвоем с матерью отлично справляются, да и в радость им заботы и хлопоты о собственном доме.
Нынешняя зима оказалась на редкость холодной и снежной, но он с удовольствием работал, оставляя по обе стороны дорожек аккуратные сугробики, из-под которых торчали голые трогательные веточки молодого кустарника, и наслаждаясь звуком вгрызающейся в снег лопаты. Это напоминало детство, когда зимы были не такими теплыми, как в последние годы, и он просыпался по утрам не от звонка будильника, а именно от таких вот доносящихся с улицы звуков, издаваемых сгребающими снег дворниками.
Он закончил чистить дорожки и вернулся в дом, чтобы покормить собак. Дик и Джерри сладко спали в холле перед дверью в спальню родителей, они выбрали себе это место сами и менять на подстилку у входной двери, положенную Федуловым, не собирались. Дмитрий взял их в прошлом году щенками, их кто-то подобрал на улице и принес в приют для бездомных животных, устроенный в клубе «Золотой век». Беспородные, бездомные, голодные и грязные, они были такими жалкими, что сердце Федулова дрогнуло. Он забрал обоих. Это было как раз тогда, когда убили Корягину, и он приходил в усадьбу, чтобы опросить людей, близко знавших убитую. Тогда ему и показали приют, где он увидел двух прижавшихся друг к другу найденышей. Конечно, к тому моменту их уже отмыли, накормили и вывели глистов, но когда какая-то энтузиастка из числа членов клуба показала ему фотографии щенков, сделанные в тот день, когда их привезли, Дмитрий не выдержал. Несмотря на тяжелое детство и всяческие лишения и невзгоды, а может быть, как раз благодаря им, Дик и Джерри ненавидели холод и боялись недостатка сна, они любили поспать подольше, а вот бегать по глубокому снегу, да еще в пятнадцатиградусный мороз, не любили совсем.
— Рота, подъем, — шепотом, чтобы никого не разбудить, скомандовал Федулов, запуская правую руку в шерсть на холке Дика, а левой легонько шлепнув по спине Джерри. — Команда питаться.
Собаки зевнули и лениво поднялись. И почти сразу же открылась дверь в спальню родителей и в холл вышла Зоя Михайловна, полностью одетая и причесанная. Судя по всему, вожаком стаи псы выбрали почему-то именно ее, а вовсе не спасшего их из приюта Федулова, потому что морды их немедленно оживились, хвосты завиляли, глаза заблестели. Зоя Михайловна направилась в кухню, Дик и Джерри радостно потрусили за ней, а замыкал процессию Федулов.
— Митя, иди прими душ, ты весь потный, — велела Зоя Михайловна. — Вернешься — и завтрак будет готов.
— А… — начал было он, но мать перебила его:
— Твоих драгоценных псов я как-нибудь сама покормлю, не беспокойся. И девочек поднимай, пора уже, а то в школу опоздают.
Дмитрий послушно направился сначала в комнату к дочерям, потерся носом об их теплые, пахнущие детством шейки, добился, чтобы они встали, потом долго и с удовольствием принимал горячий душ, перемежая его с холодным обливанием, и брился. К тому моменту, когда он вернулся в просторную кухню, девочки уже сидели за столом и с аппетитом наворачивали запеканку с вареньем и молочную рисовую кашу.
Комментариев нет